В среду матчем в Риге против местных динамовцев армейцы возобновляют выступление в чемпионате КХЛ. В интервью «Спорту» тренер вратарей рижского «Динамо» Сергей Наумов рассказал, почему он простил Бориса Петровича Михайлова, возможна ли дружба между вратарями и согласился бы он когда-нибудь сдать матч.
Десять лет в Латвии хоккея не было, вот и результат
— Сергей, трудно у вас прошел процесс перехода из действующих хоккеистов в тренеры?
— Нельзя сказать, что очень сложно. Я всегда знал, что когда-то хоккеист все равно заканчивает играть. А чем дальше заниматься — это уже дело личное. И вопрос в том, заинтересована ли твоя команда, чтобы дать тебе тренерскую работу. Так получилось, что месяца два-три никаких предложений о продолжении карьеры не было, а в ноябре мне позвонил генеральный менеджер Нормунд Сейейс и предложил эту работу. И, в принципе, я принял ее с радостью. Ведь вся жизнь прошла у меня в поездках, самолетах. И после полугодовой паузы я почувствовал, что мне чего-то не хватает: хотелось опять собрать вещи, попасть в аэропорт, заселиться в гостиницу, куда-то поехать… То есть вернуть привычный образ жизни. Так вот, собственно, мои дни сейчас и проходят.
— Задача перед вами стоит непростая. Ведь знаменитая латвийская школа вратарей находится не в лучшем состоянии. Согласны?
— У нас не только вратарская школа, у нас весь хоккей пропал на протяжении десяти лет, когда мы вышли из Союза и все наше поколение разъехалось по разным странам и разным чемпионатам. Как такового хоккея в Латвии тогда просто не было. Все перешло на платные рельсы. Кто мог — занимался, кто не мог… Поэтому мы и имеем то, что имеем. Сейчас у нас в «Динамо» играют сильнейшие наши латвийские игроки, и при этом мы можем их набрать на всю команду. А молодым, перспективным ребятам, которым сейчас по 16–17 лет, нужно еще дозреть до «основы».
— Сейчас финская вратарская школа считается сильнейшей в Европе, а может, и в мире. Латвия находится совсем недалеко от Финляндии, а голкипера из Суоми у вас нет, хотя есть финский тренер. Парадокс?
— У нас есть американский голкипер Крис Холт, который в прошлом году здесь о себе громко заявил, и руководство решило оставить его в команде. У нас был Теллквист, тоже скандинав, швед. А насчет финнов? Не так все однозначно, не стал бы утверждать, что у них сильнейшая школа вратарей. Просто у них первых — после НХЛ — появились тренеры голкиперов, у них и у шведов. С «воротчиками» конкретно работали в «юношах» и уже более серьезно — в командах мастеров. Они могут быть разными по классу вратарями, но по обученности практически одинаковые: правильно двигаются, правильно принимают какие-то решения… Если брать по набору упражнений и движений, финны практически все делают правильно и без ошибок. У нас же никто с вратарями серьезно не занимался и никто этому не обучал. Поэтому успех финской школы я вижу только в том, что она давно существует. Люди поработали и добились успеха. Это можно сказать сейчас и про датский хоккей, на который еще лет пять назад мы смотрели свысока. Но они лет семь-восемь назад приняли определенный курс на подготовку хоккеистов. И посмотрите, сейчас их сборная выступает очень прилично на чемпионатах мира. А человек 12–14 играют в шведской лиге и чуть поменьше — в финской.
С вратарем следует разговаривать
— В нашей стране не было людей, работавших с вратарями. Вы тоже были, можно сказать, самородок...
— Так и было. Я могу сказать, что в Риге, когда мы были молодыми, с нами пару занятий провел Василенок, а когда я был в ЦСКА, летом несколько раз потренировал Пашков. Но это были разовые акции, несистематичные, и поэтому ничего дать не могли. Да и нынешние голкиперы КХЛ через это прошли. Даже Барулин признается, что он плотно стал заниматься с тренером вратарей, когда туда приехал тот же финн Юсси Парккила (сейчас Парккила работает в СКА. — «Спорт»). И, пожалуйста, результат налицо. Я скажу, что тренер вратарей в команде должен быть даже потому, что с игроком, занимающим место в воротах, надо беседовать, разговаривать. Всегда приятно знать, что есть человек в команде, к которому ты можешь подойти, обсудить какие-то проблемы. Ведь у остальных тренеров задачи более широкие: подбор игроков, тактика, тренировки… И если к нему еще будет подходить вратарь и спрашивать, что ему делать, естественно, он скажет: «Я не знаю, лови шайбу».
— Вратари всегда яркие личности, индивидуальности, даже в какой-то степени эгоисты. А вот когда вы сами играли, у вас среди голкиперов были друзья?
— Не знаю, насколько мы были близкие друзья, но могу сказать, что во всяком случае не было у меня открытых врагов. В ЦСКА с Максимом Михайловским у нас были и остаются очень хорошие отношения. В Америке… Ну в Америке оказалась совсем другая ситуация. Мне была отведена роль вратаря номер один, а сменщиком считался мальчик лет двадцати, ему требовалось только меня подстраховывать на небольшой отрезок, чтобы дать паузу. Ну и самому чему-то там поучиться. В СКА с Иванниковым были хорошие отношения, с Яном Лашаком… Нет, я не могу даже вспомнить какой-то откровенной вражды. А в прошлом году Теллквист с Холтом в рижском «Динамо» вообще были не разлей вода. Естественно, они бились за место первого номера, но вне льда таких близких отношений между вратарями я, скажу честно, не видал. Хотя по-другому и не может быть. Ты не можешь желать коллеге, чтобы он играл плохо, потому что рано или поздно для тебя это обернется тем же самым. Ты никак не можешь повлиять на игру своего оппонента. Он действует хорошо, значит, ты сыграй еще лучше. И таким образом вы подтаскиваете один другого. Если ребята видят ситуацию так, то будут расти. А если они относятся с завистью — мол, вот он сегодня сыграл хорошо, так как же мне теперь быть, — тогда ни о каком прогрессе не может и речи идти.
Нужно иметь «слоновую кожу»
— А был среди вратарей топ-класса тот, о котором вы думали: «Мне так никогда не сыграть. Он намного сильнее уровнем»? Такая белая зависть, скажем…
— Нет. Мне было очень приятно наблюдать за «воротчиками», которые выступали хорошо, но я никогда не думал, что так никогда не смогу. Может быть, не мог играть так же долго и стабильно на таком уровне, как эти ребята, но у меня тоже были и яркие матчи, стабильные сезоны, и я прекрасно видел, что могу и чего не могу. Даже иногда бывало, что вратарь отразит сложный бросок — для меня было абсолютно нормально в своих воротах похлопать клюшкой по льду, отдать ему дань, дескать, здорово сыграл. Никогда не думал: «Ух, как он поймал! Я так не могу». Считаю, что всего можно добиться.
— А, допустим, нападающему, который забил классный гол, могли отдать должное?
— Да, если это была не моя ошибка (улыбается). Если ты сделал все правильно, принял верное решение, но соперник все равно тебя переиграл, при встрече можно кивнуть: «Классный бросок!» Кстати, в Америке игроки больше разговаривают, чем у нас. Там ничего зазорного нет, если хоккеист из противоположной команды, когда ты что-то поймал, стоит с тобой рядом и говорит: «Вау! Ты поймал! Ну ладно, в следующий раз посмотрим». Такой диалог всегда идет, необязательно злой. И вот вроде все как-то по-мужски: и жестко, и драки, и стычки, но тем не менее каждый отдает должное сопернику. Все осознают, что на площадке такой же профессионал, как и ты. Смотрите, даже многие драки в НХЛ заканчиваются тем, что люди просто хлопают друг друга по плечу и расходятся по своим штрафным скамейкам. Хотя во время боя казалось, что они снесут друг другу головы да тебя еще дотопчут, если ты упадешь на лед. Но нет, есть какие-то четкие разделения.
— Вы, наверное, видели, как Шон Эвери пытался вывести из себя Мартина Бродера?
— Конечно, это была его работа, и Бродер по этому поводу высказывался. Но я думаю, что по истечении месяца-двух он также прекрасно понимал, что Эвери выполнял свое дело — ему требовалось сделать все что можно, в рамках дозволенного, чтобы вывести вратаря из равновесия. А вы думаете, на вбрасывании люди друг другу ничего не говорят? Говорят, да еще столько всего интересного. И у тебя должна быть такая, если можно так выразиться, «слоновая кожа», чтобы все нормально воспринимать. Если соперник почувствует, что ты в этом уязвим, он будет тебя постоянно туда тыркать.
Подраться? Почему бы нет
— А у вас были стычки, когда как-то неординарно противник пытался вас отвлечь, вывести из себя?
— Когда выступал в Америке, бывало, что соперник, проезжая, бросал в мою сторону: «Красный коммунист». Но это все было не с политической подоплекой или с каким-то там подтекстом, просто надо было меня спровоцировать… Франкоговорящие часто слышали в свой адрес «лягуха», а американцам можно было крикнуть в ответ «янки». По мне, так это нормально. Кстати, если поддашься на провокацию, это очень быстро разлетится по лиге. Далеко за примером ходить не стоит, я так понимаю, что та же самая история у Гелашвили. «Витязи» знали, что Георгий — не самый хладнокровный вратарь в лиге. Наверняка было сказано, мол, «ребята, подергайте его, поговорите, и, может быть, мы достигнем цели».
— То есть у вратаря всегда должна быть холодная голова?
— Нет, она не должна быть холодная, она должна быть в игре. Но ты должен быть более расчетливым, так скажем. И я не вижу ничего зазорного в том, что голкипер может подраться, выпустить свои эмоции. Любой игрок на площадке, если у него возникают какие-то проблемы, может просто выбрать себе жертву и спокойно «работать в тело» все 60 минут, таким образом давая выход своим эмоциям. А вратарю что делать? Лупить клюшкой по штанге? Или как? Если раньше мы могли выкатываться из ворот, против нас применяли силовые приемы, и мы могли то же самое делать, то сейчас правила изменились. Тебя не имеют права трогать, и ты, по идее, тоже. Раз так, то вратарь, так же как и полевой игрок, может подраться, если он уверен в своих силах, и таким образом выпустить свои эмоции и продолжать спокойно играть.
— За многолетнюю игровую карьеру была какая-то отправная точка, которая могла изменить всю судьбу?
— Я не сожалею ни о чем. Возможно, когда выступал в ЦСКА, тот шанс мог, наверное, использовать более удачно для себя и закрепиться в армейском клубе и, возможно, каким-то образом пролезть в сборную СССР. Только это опять-таки мои догадки, и все. Мне ведь был только 21 год. Да, в итоге не получилось… Это такая ситуация, которую ты разматываешь назад, как пленку, и думаешь, что, наверное, можно было бы воспользоваться ею чуть получше.
На первом месте Сан-Диего, на втором — Петербург
— А в НХЛ был реальный шанс все-таки пробиться или нет?
— Не знаю, я ведь не был задрафтован. Я, конечно, в курсе, что всех талантливых хоккеистов мира отсматривают и проверяют, по стечению обстоятельств в клубы НХЛ не попадают. Я был два раза на сборах в «Лос-Анджелесе». Тогда думал, что у меня есть реальный шанс пробиться в «основу». А потом понял, что это мираж, — у «Королей» было пять вратарей на контрактах: в «основе» и «фарме». Им, естественно, давали зеленый свет. И чтобы мне как-то себя проявить, требовалось выше головы прыгнуть, чтобы сказали: «Да, по крайней мере, возьмем его на заметку». На самом деле это такой же бизнес, как и везде. Команда приобретает игроков на драфте и не очень охотно от них отказывается — не хочется признавать свою несостоятельность. «Проспекту» будут давать все возможные варианты, чтобы он смог себя проявить. И только если хоккеист за много лет никак себя не проявит, тогда признают, что был неудачный выбор.
— Лос-Анджелес и Калифорния — едва ли не идеальное место в НХЛ, где можно играть, за исключением, может быть, Флориды. А для вас были города, скажем, свой условный Виннипег, в которые вы бы не поехали ни при каких обстоятельствах?
— Нет, ну если есть выбор, то, конечно, выбирал бы самое лучшее место в мире (смеется). Но если, предположим, нет выбора или тебе предлагают работу, которой у тебя на данный момент нет, ты должен ехать куда позовут. В Сан-Диего (город на севере Калифорнии. — «Спорт») я провел пять лет. Могу сказать, что это были мои самые интересные годы в хоккее да и в жизни. Город уникальный, место уникальное, мы собирали по семь-восемь тысяч людей. Не берусь судить о качестве хоккея, потому что для вратаря все равно было достаточно работы. Мы выиграли три Кубка в этой лиге (WCHL — Лига Западного побережья. — «Спорт»).
— И все-таки после финансов что для вас на втором месте стояло при выборе клуба?
— Наверное, важно место, где находится клуб. При одинаковых финансах ты выберешь город более развитый, более красивый и который находится ближе к дому, чтобы можно было при случае нормально ездить домой, а не добираться до Риги через всю Россию двое суток.
— Видимо, под эти условия идеально походит Петербург и, соответственно, СКА, где вы провели полтора года.
— Да, Питер моя вторая такая страничка в биографии — после Сан-Диего, — которую я всегда вспоминаю с большим трепетом, мне действительно там было очень приятно играть. Самое, конечно, уникальное, когда нам объявили, что мы побили рекорд посещаемости страны, собрав 12 с чем-то тысяч на игре со «Спартаком» (15 февраля 2003 года матч СКА — «Спартак» посетило 12 300 зрителей. На тот момент это был рекорд посещаемости российских чемпионатов. — «Спорт»). У нас тогда в СКА были собраны классные ребята и сложились очень хорошие отношения в команде. Пусть мы не попали в плей-офф — видимо, сказалась нехватка мастерства, — но в целом игра в Питере осталась у меня в памяти как одно из самых светлых воспоминаний.
Нашелся человек, который все обрисовал Михайлову
— Недавно вы заявили, что спокойно общаетесь с Михайловым. И, это после того, как вы покинули СКА именно из-за Бориса Петровича, который обвинил вас в сдаче матча.
— Сейчас, когда ты смотришь немножко с другой стороны, понимаешь, что тренер тоже руководствовался какими-то своими взглядами, пускай они не очень понятны и популярны среди игроков. Но, в конце концов, тренер отвечает за результат, и он делает так, как считает нужным. Другое дело, что можно было обговорить эту ситуацию каким-то образом — игрок я все-таки не— молодой. Но опять-таки обиды на Бориса Петровича не осталось, и через год после этого мы встретились первый раз в Турине, на Олимпиаде, и нормально пообщались. Был такой разговор, что это все бизнес, поэтому ничего как бы личного.
— Но я помню, в каком вы пребывали тогда шоке, узнав причину, по которой с вами был расторгнут контракт.
— Да, причина, конечно, была, скажем так, оригинальной… Не знаю, насколько она была правдива, потому что со мной никто на эту тему не разговаривал, а то, что до меня доходило по каким-то слухам, конечно, дикость, глупость и абсолютно не соответствует действительности. Мне рассказывали несколько вариантов, по которым якобы мы разошлись со СКА. И могу точно сказать: это не про меня. Видимо, нашелся человек, который сумел это все обрисовать так Михайлову.
— Мне кажется, для того чтобы вратарь сдал матч, ему надо быть очень хорошим артистом.
— Если здраво подумать, на тот момент мне было 34 или 35 лет. Я прекрасно понимал, что осталось играть еще года три-четыре, не больше. И зачем вдруг портить себе карьеру?! Мне должны были сделать такое предложение, чтобы я в тот же день повесил коньки на гвоздь и спокойно отдыхал до конца жизни. Нет, по мелочам размениваться тоже несерьезно.
— Сейчас в Питер все равно приезжаете с удовольствием?
— Конечно, у меня остались здесь и друзья, знакомые: и в клубе самом, в руководстве. Так что всегда с радостью приезжаю в город на Неве.
Рига — Санкт-Петербург