Когда Леонид Вайсфельд неподалеку разговаривает по телефону, возникает «ощущение телевизора». Голова невольно поворачивается в сторону «голоса из хоккея», глаза выискивают его в толпе. Человек уже лет пять не комментирует на «России 2» (да и канала такого уже нет), а его интонации память все равно идентифицирует моментально.
Вайсфельд отвечает на звонки, порой жонглируя двумя айфонами. Для генерального менеджера телефон, как и для агента, — незаменимый рабочий инструмент: как для плотника молоток, для хирурга скальпель, а для палача топор — всегда должен быть наготове. Тем более в декабре, накануне рождественских распродаж…
— Леонид Владленович, генеральный менеджер клуба КХЛ сколько раз в день подзаряжает телефон?
— От времени года зависит. Обычно одного раза не хватает. Хотя, бывает, и двое суток зарядку держит. Раз на раз не приходится…
— На носу «Юрьев день», а у вас телефон черный, хотя, по идее, должен быть красным…
— Любопытное дело, кстати. В понедельник-вторник трубка молчала. В среду все как с цепи сорвались — два раза заряжал…
— В чем логика?
— Ее особо нет. Просто такое стечение обстоятельств. Кажется, например, что сделка будет сложной, что долго по ней придется работать. Но вдруг… пятнадцать минут — и она прошла.
— О чудо!
— А бывает наоборот: вроде пустяковое дело, а конца и края не видно… История с Кириллом Кольцовым в частности…
Кольцов — может быть, самый талантливый игрок из тех, с кем я работал
— Добавим скандального окраса нашей мирной беседе.
— Вот везде пишут: «Конфликт Вайсфельда с Кольцовым». Я такой формулировкой крайне удивлен. О каком конфликте речь? Человека выставили на драфт отказов. Нормальная ситуация.
— Обидная только.
— Согласен. Но это бизнес. Не знаю, почему он психанул в том интервью. Когда оно вышло, меня все спрашивали: «Ты расстроился?» А у меня, знаете, какое самое сильное чувство было в тот момент?
— Едва ли голода.
— Удивление. Я был крайне удивлен. Звоню его агенту Николаеву. «Юрий, — спрашиваю, — вы скажите: чего вы хотите в принципе? Мы просто расторгаем договор». Ситуация-то простая. Если бы по контракту полагались условно сто рублей, а я давал пятьдесят, тогда да — ситуация могла стать сложной. В таком случае обычно начинается бодалово.
— А вы сколько давали?
— Все, что полагается. Тут я вообще не спорил. «Ребята, — говорю, — я вам все выплачиваю». К чему вся эта шумиха? Я на фоне всего этого подумал, кстати: «Коли игрок, которого гипотетически мы хотим пригласить, сказал бы нечто подобное о своем предыдущем генменеджере, я бы серьезно задумался: можно ли вообще такого человека в команду брать?»
— Это вы сейчас интересно закрутили ответ Кириллу…
— Про Кольцова — честно — ничего плохого сказать не могу. Он вообще был моим любимым игроком. Парень чертовски талантлив. Может быть, самый талантливый хоккеист из тех, с кем доводилось работать.
— Даже так…
— Но тут принцип сообщающихся сосудов: где-то убывает, где-то прибывает. Так вот, казалось бы, простая рабочая ситуация, а сколько времени заняла. Поэтому никогда не знаешь, какой вопрос на сколько затянется.
Сделки никогда не воспринимаю на эмоциональном уровне
— Кольцов большую часть своих слов на эмоциях сказал. А у вас разум всегда над чувствами преобладает?
— Стараюсь. Иначе нельзя. Ситуация с Кольцовым в этом плане, кстати, очень показательная. По идее, я должен был разругаться с его агентом. Допустим, я так и сделал бы. Но у него, условно, еще пять хоккеистов, которые меня интересуют. И как мне после этого с ним вести переговоры? Поэтому сделки я никогда не воспринимаю на эмоциональном уровне.
— Зато, когда комментировали на ТВ, по судейским решениям нередко брутально высказывались. Арбитр, видимо, в вас по-прежнему жив…
— Мне судьи сейчас другое говорят: «Ты заинтересованное лицо». Мол, все, что я им пытаюсь донести, — с позиции генерального менеджера «Салавата».
— Скажете, не так?
— Не так. Помните «Белое солнце пустыни»? Когда Абдулла говорит Верещагину: «Хочешь, мы заплатим золотом?» Тот отвечает: «Я мзду не беру. Мне за державу обидно». С судейством у меня та же история — за державу обидно. Привести пример?
— Давайте.
— Играем с Казанью. Саша Свитов летит «убивать» Майорова. Макс его замечает в последний момент, уворачивается. Свитов влетает в борт. Майорову дают четыре минуты.
— «За попытку сохранения здоровья»?
— Я, сидя в ложе, тоже сразу бросил взгляд на телевизор: Свитова показывают крупным планом, но крови нет. После игры звоню Полякову: «Александр, — говорю, — почему четыре минуты?» «Майоров его клюшкой задел», — отвечает. «Хорошо, допустим, хотя у меня очень большое сомнение. Но почему тогда четыре?» — «Не знаю, спрошу у Буланова».
— Спросил?
— Перезванивает. «Свитов, — говорит, — когда ехал на лавку, плевался кровью». — «Ну и что?! — недоумеваю. — Он сам виноват. А Майоров — в том, что неосторожно сыграл клюшкой».
— Обоюдка?
— Да. Это простая ситуация. Но судьи не разобрались. Дальше заканчивается первый период, и наш вратарь Никлас Сведберг бьет Свитова клюшкой. Получает две минуты, которые потом переквалифицируют на «пять плюс двадцать».
Арбитры считают, что я уже не очень разбираюсь в судействе
— Лихо.
— Через некоторое время на совещании я встречаю Полякова и Плющева. Говорю: «Володя, ты не судья, но давай разберем гипотетическую ситуацию. Заканчивается период, игры нет. Но вратарь подъезжает к игроку другой команды и бьет его клюшкой. Какие у тебя ассоциации?» «Наверное, что-то там было», — отвечает. «Конечно, было. Он же не бой с тенью проводит».
— Мало ли: вратари — чудной народ…
— Не настолько же… В той же игре молодой судья Сидоренко решил показать характер. Теему Хартикайнена цепляют у борта. Спорный момент, удаления нет. Со злости он бьет клюшкой о борт.
— Десять минут.
— Формально — да. Но судья может «не увидеть» — отвернуться, например. Судья Сидоренко не отвернулся. Он выписал «десятку». Он очень принципиальный. Хотя Хартикайнен в той игре был крайним нападающим нашего первого звена. А это, напомню, дерби с Казанью!
— Имел право.
— Согласен. Но в следующем периоде тот же Свитов заезжает в круг судьи и с ним полчаса там о чем-то толкует… Если этот судья такой принципиальный и дает «десятку» за удар по борту, почему он не видит, что Свитов, который разговаривает с ним же, тоже стоит десять минут? Вот что мне непонятно. А споры про подножки… Если нужно доказать, что она была, я это докажу. Если нужно доказать, что не было, — тоже докажу. Как в анекдоте: «Мы покупаем или продаем?..»
— Институт двойных стандартов в России развит, видимо, во всех сферах.
— Мне другое обидно. Понятие гейм-менеджмент у судей отсутствует. В мою судейскую бытность оно, если честно, было.
— Обидно.
— При том что я говорю вещи, которые эти люди должны знать. Я ни про ядерную физику им рассказывал, про судейство. Вы вот сказали, что я на телевидении заводился, когда о судействе говорил, зато в последнее время я все меньше на эту тему спорю. Арбитры чаще считают, что я в этом уже не очень разбираюсь. Так что вот такая ситуация…