В сборную он вернулся только осенью, пропустив не год – больше. Пропустив… Слово вроде бы привычное для вратаря, только разве можно когда-нибудь по-настоящему к нему привыкнуть, не «колоться» снова и снова об эти 9 букв? Особенно когда ты – человек интеллигентный, а следовательно, с нервной системой, подверженной воздействиям извне. А Вячеслав Малафеев – интеллигент, в этом ни у кого нет сомнений. Воспитан, умен, сдержан, вежлив; если речь заходит о том, что Питер – культурная столица России, Слава образу коренного классического питерца соответствует вполне. Не случайно же он – единственный представитель города на Неве в сборной, которого всегда называют по имени, а не по фамилии. Это ведь тоже надо заслужить – такое отношение к себе.
Заиграв в сборной при Георгии Ярцеве, когда трон «первого номера» национальной команды был относительно вакантен, Малафеев после красивого дебюта попал в ситуацию, которая могла сломать судьбу любого голкипера. 1:7 в Португалии, где каждый влетавший в ворота зенитовца мяч был из разряда неберущихся, незамедлительно окрестили «ночным позором». И память, штука избирательная, постепенно стерла список полевых игроков, попавших под пресс хозяев, сузившись всего до двух фамилий – вратаря и главного тренера. Ярцев, кипящий у бровки, нервно подтягивавший носки после очередного гола, не сдержался и убежал в раздевалку. Что потом, говорят, привело к его перепалке с президентом одного из ведущих клубов премьер-лиги в день исполкома РФС:
– Почему вы в такой момент бросили команду?
– Мне стало плохо, прихватило сердце…
– Да лучше бы ты там умер, чем бросить сборную!
Малафееву бежать было невозможно. Некуда. Хотя, возможно, хотелось. Он отыграл матч до конца – и что было потом, никто, кроме него, не знает. Внешне проследить судьбу голкипера после того злополучного дня несложно – конкуренция с Чонтофальски в клубе, идущая с переменным успехом, травма, потеря места в сборной при Семине – все это общеизвестно. В отличие от того, что творилось внутри у Славы.
Юрий Палыч с трио вратарей определился мгновенно. Проверенный годами Сергей Овчинников, прогрессирующий Игорь Акинфеев и Дмитрий Бородин, готовый на первых порах не то что мириться с ролью запасного голкипера – радоваться ей. Устойчивая иерархия, четко разделенные сферы влияния гарантировали спокойствие. Вернуть Малафеева означало нарушить идиллию, но он сам не давал Семину такую возможность, снимал с тренера лишнюю головную боль, перебравшись из ворот «Зенита» на скамейку запасных. Ему оставалось только одно – ждать. Ждать и работать.
Вернуться в сборную ему удалось гораздо позже, чем в ворота клуба. Возможно, помешали собственные же слова – как правило, тренеры настороженно относятся к высказываниям вроде того, что позволил себе голкипер:
«Мне хватит одной игры за клуб, чтобы вновь оказаться в сборной». Оказалось, не хватит. Адвокат сразу дал понять, на кого он рассчитывает в роли первого номера. Но другой работающий в России голландец, Гус Хиддинк, решение по Малафееву принимать не спешил, присматривался к питерцу. Но тут Овчинников сам уволил себя в «никуда» из «Динамо», рухнули «Крылья», что повлияло на отношение Гуса к Александру Макарову, и появление Славы в Бору уже напрашивалось, представляясь событием неотвратимым.
Так в итоге и произошло. Он приехал на сбор поздней осенью, вежливо поздоровался со всеми – не подавая вида, насколько рад этому вызову. Он давно научился контролировать собственные эмоции, не выпячивать их наружу. Журналисты, подъехавшие на базу заблаговременно, уже ждали Малафеева, метнулись с микрофонами ему навстречу. Когда он отвечал на третий-четвертый вопрос, в холл вошел Акинфеев. Они наскоро обнялись – как равный с равным. Может быть, не как свой со своим, однако уж точно не как два чужака. Хотя им было что делить. И, видимо, будет.
Когда Малафеева не было в Бору, все-таки не пропадало ощущение, что на сборе кого-то не хватает. Теперь все было правильно.
Так, как надо.