Прославленный ветеран советского хоккея Вячеслав Анисин в красках рассказывает о временах, когда победы были большими.
Во время Суперсерии СССР – Канада 1972 года Вячеслав Анисин поспорил с одним из канадских журналистов. Тот написал, что советская команда ни разу не сумеет обыг-рать профессионалов. Анисин предложил пари: если сборная СССР побеждает, тот журналист съедает свою публикацию. Кто победил в этом споре – знают все. И таких историй у Вячеслава Михайловича великое множество.
Звонки от Озерова
— …Вот сейчас главный приз КХЛ называется Кубок Гагарина. А кто из нынешних хоккеистов видел Гагарина? Никто. А меня, четырнадцатилетнего, он катал на своей «Волге», – вспоминает Вячеслав Михайлович. – У меня папа работал в космической промышленности, и на выходные он с Гагариным и другими космонавтами ездил в Звездный городок. Я с космонавтами и в хоккей играл. Была у них своя команда, в ней, правда, никто из летавших не выступал. И меня, тогда еще пацана, попросили сыграть за нее несколько матчей.
— Правда, что в детстве вы жили в доме какого-то графа?
— Нет, в том доме в Новогирееве у меня жили бабушки, а я к ним приезжал на лето. Он до сих пор стоит, один среди многоэтажек. Там сейчас музей прикладного искусства. Раньше, говорят, он принадлежал какому-то французскому графу.
Мне мама рассказывала, что в этом доме жил Зорге. Ей 12 лет было, и один из соседей постоянно дарил ей подарки. А потом вдруг исчез. И вот однажды мама увидела на фото Зорге и говорит: «Это же тот наш сосед!» Такая вот история. Красивый дом. Вместо чердака – колокольня. Стены очень толстые, метра полтора. Там еще терраса есть, а под ней – грот. Говорят, раньше там граф аквариум держал. Мы, когда нам лет по 12–13 было, брали у бабушки ключ от этого грота и пытались сломать там сосульки. Какой там! Человек семь солдат неделю отбойными молотками долбили, не могли сломать…
— Клады небось искали?
— Да нет. Лазали с колокольни на чердак, находили царские монеты. Какой это клад? Так, сувениры, не больше.
— Вы же в детстве еще и пели.
— С девяти лет. Одна песня была – «Санта Лючия». По всей Москве, по всем клубам с ней таскали. В музыкальную школу я не ходил, занимался частным образом. Как-то мы в пионерском лагере пели отрядную песню. А к нам приехал человек из хора. Когда все расходились, он мне говорит: «Ну-ка подойди ко мне! Спой-ка “Санта Лючию”». Говорю: «А я ее не знаю». Он мне дал слова, на аккордеоне сыграл. Спел. Он говорит: «Поедешь на конкурс песни!» Я давай отнекиваться: «Мертвый час, идти надо». А он: «Спать не будешь, пойдем лучше на море». Как от этого отказаться?.. Когда услышал Робертино Лоретти, аж мурашки по коже пошли. Решил попробовать так же – запел и «Санта Лючию», и «Джамайку». А они обе сложные, надо тянуть верха. И я все верха спокойно взял! Вот голос, наверное, и сломал. Хотя как раз 14 лет было, мутация началась…
Зато сын Михаил до 15 лет не пел, а потом началось… Песни Карузо любит, «Шарманку» ту же. Поет, меняя тембры, что-нибудь из «Ласкового мая», Газманова. Очень прилично копирует Галкина, Ельцина, Новодворскую, Жириновского.
— Давно не были на концерте?
— Честно скажу: давно. Зато был на выступлении Михаила. Он на мой день рождения устроил концерт на четыре часа. Что удивительно, никаких комплексов в нем нет, ничего не боится. Я вот, помню, приехал с «Санта Лючией» в заводской клуб на улицу 1905 года. В зале – 700 человек. У меня перед выходом волнение. А Миша – как профессиональный певец: не стесняется, зал заводит. Сейчас почти через день ходит в караоке. Когда я в Чехове тренировал, там был концерт группы «Лесоповал» – так он выходил к микрофону, пел вместе с ними.
— Николай Озеров рассказывал игрокам что-нибудь о своей театральной жизни?
— Я с ним о театре не разговаривал. О спорте – да. Он всю историю знал, рассказывал здорово. Талант. Когда поехали на Суперсерию, проводили там не только официальные игры. Когда играли товарищеские, он игрокам давал звонить домой. Комментаторская кабина стояла прямо за нашей скамейкой, а в этой кабине был телефон. Если кому-нибудь нужно было позвонить домой, он в перерыве подходил к Озерову, и тот набирал номер.
— Исполнил ли тогда канадский журналист свое обещание съесть публикацию?
— Не-а. Одну ложку съел, и все. Зато камер сколько было… Это же все, как я понял, ради рекламы было сделано.
— Что за разговор у вас случился с Бобби Кларком на встрече в честь 15-летия Суперсерии?
— Спросил его: «Что же ты – такой мужественный, а бил сзади, исподтишка?» Он сказал: «Я не могу себе простить этот момент. А что было делать, если приказали вывести из строя Харламова?» Неудобно ему было об этом вспоминать, на тренеров все сваливал: мол, говорили, что мы все кагэбэшники. На той встрече, в 1986 году, канадцы признавались: «Да вы такие же, как мы! Один к одному». Ту встречу организовала НХЛ, а потом Бобби Кларк повез нас в какой-то ночной клуб: на автобусе с открытой крышей, с охраной – впереди и сзади ехали полицейские машины. Посидели, попили сухого вина.
«Всегда слушался Харламова»
— Чем отличались Анатолий Тарасов и Всеволод Бобров как тренеры?
— Трудно сказать, это два великих человека. Вроде бы разные, но в чем-то очень похожие. Только Тарасов жестче, более непредсказуемый.
— В чем это выражалось?
— Сидим на теоретическом занятии. Тарасов объясняет: «Вот центральный нападающий, а еще два спартаковца – в углу. С ними играет Рагулин. Что вы делаете с центральным нападающим?» Говорю: «Плассируюсь, Александру Палычу помогаю, как бы чего не вышло». И вдруг Тарасов: «Молодой человек, а вы что, думаете, Александр Палыч с двумя спартаковцами в углу не справится?!» Тарасов все время хотел претворить в жизнь идею: один армеец против двух соперников. Для этого нужно было, конечно, иметь великолепную физическую подготовку. И вот что мне тогда сказал Тарасов: «Вы – центральный нападающий, дирижер звена. Допустим, Александр Палыч увел одного спартаковца за ворота, а со вторым – вы. И как же вы, дирижер звена, начнете атаку?» Тарасов признавал только атакующий хоккей. Когда уходил Локтев, он на банкете сказал: «Сохраните традиции Тарасова, Боброва, Трегубова, Фирсова, Харламова, ваши». Но пришел Тихонов, динамовец, и ничего от этих традиций не осталось.
— Как вас в конце карьеры забросило в воинскую часть?
— Тихонов отправил меня в Питер, играть за СКА. Хотя я в принципе приказу мог и не подчиняться – я присягу принял в 17 лет. У меня день рождения 17 июля, а присягу подписал 15 июня. Меня с Бодуновым в армию забрали семнадцатилетними, чего не имели права делать по конституции. Был спецприказ сухопутных войск: Тарасов хотел нас удержать – приглашений-то хватало. Так вот. Год я за СКА отыграл, а потом заявляю: «Отпустите в Москву. Я здесь, семья там…» А меня как раз «Крылья Советов» звали. Но отпускать не захотели ни в какую. Командующий, генерал армии Сорокин, вызывает к себе: «Будете играть у нас?» А я, старший лейтенант, говорю: «Нет, и не буду!» В итоге отправили в первый пояс ПВО под Выборгом. Часть секретная, с боеголовками. Как приехал, сразу к командиру полка: «Делать ничего не буду. Не умею». А мне дали майорскую должность – командир полка по физподготовке. Может, кто-то из офицеров из-за меня этой должности лишился? В общем, взял и уехал в Москву. Офицер считается дезертиром на десятый день. Девять я провел дома. А моя первая жена Ирина Черняева тренировала внучку маршала Куликова, он командовал войсками всего Варшавского договора, представляете? В итоге поставили на уши все руководство ЦСКА. Возвращаюсь в часть – мне: «Чтоб больше сюда ни ногой!» Уволили по служебному несоответствию.
Потом еще в «Спартаке» по-играл. Там много молодежи было, с ней возился. С Виталиком Прохоровым, например. Мы с ним ходили прыгать, развивали скорость. Болдин вот тогда отказался прыгать. Епанчинцеву тоже говорю: «Ты задрафтован – занимайся, не хватит тебя в НХЛ». Сидит, не хочет. Так и не попал в НХЛ, в фарм-клубе проиграл. Сейчас, наверное, локти кусает, что не слушался. Я вот Валерку Харламова, царство ему небесное, всегда слушался. Мы в Сухуми вместе ездили отдыхать, гуляли там, беседовали. Такой был скромный! Идем мы как-то, я спрашиваю: «Валер, как ты думаешь, кто самый сильный нападающий?» А он говорит: «Да, Слав, сильнее Фирсова нападающего не найдешь». Объяснил, почему: скорость, катание, бросок… Как будто у Харламова ни скорости, ни броска не было! Вот фильм посмотрел «Дополнительное время», а там все время звучит «Я Харламов!» Такое ощущение, что создатели ничего о Харламове не знают. Кто его, интересно, снял?
— Владимир Петров.
— Да?! Я когда услышал это «Я Харламов!», смотреть не стал. Никогда он таким не был. Вот характерная для него ситуация: проходит встреча в санатории воинской части – Харламов сидит на последнем ряду, да еще и голову наклонит. Кто-нибудь спросит: «Почему Харламова нет?», Тарасов даже удивляется: «Как нет? Валера, ты где?»… А тут – «Я Харламов!»…
— Вы же после завершения карьеры пошли работать в автомастерскую. Как вас туда занесло?
— Был вариант пойти тренировать детей, но не выгорел. Что делать? Не водку же пить. Пошел в центр на Варшавку, там весь ремонт «Жигулей» был. Получил первый разряд в жестяном цеху, потом перешел в профком, был главным по спорту Мосавтотех-обслуживания.
— Первый свой день в цеху помните?
— А как же! Пришел – а там молотки, которые старые крылья отрубают, вовсю работают. Потом в ушах еще долго шумело. Отошел только в метро.
— Запчасти-то в цехах многие воровали?
— На Варшавке? Там не только запчасти воровали – машинами торговали. Тогда распредвалы были в дефиците. И вот ко мне один подскочил: «Идите на второй этаж, оттуда надо ящик увезти в нашу комсомольскую организацию». Спрашиваю: «А что там?» Оказалось – распредвал. Говорю: «Вы что, обалдели? Не хватало еще в ОБХСС угодить!»…