Совсем скоро, 7 апреля, Николаю Ващилину исполнится 70 лет. Сам он говорит, что прожил шикарную жизнь. Начинаешь расспрашивать — так и есть. Ващилин ставил каскадерские трюки во многих знаковых советских фильмах, был приятелем Никиты Михалкова, покупал водку для Марчелло Мастроянни, возил в поезде деньги для игроков петербургского «Спартака» и едва не произвел революцию в женском баскетболе. Но это было потом. А начиналось все с дзюдо и самбо. Ващилину — 18 лет, а в секцию пришел еще никому не известный Владимир Путин. Вы бы с чего начали беседу?
Мороженое для Путина
— Вы занимались дзюдо в обществе «Труд» с Владимиром Путиным. Если бы он выбрал спорт, многого бы добился?
— Путин в 24 года выиграл чемпионат Ленинграда. Кто добивается результатов в мире, должен показывать результат на первенстве Союза уже в 17–18 лет.
— Почему Путин так поздно выиграл?
— Вы почитайте книгу его тренера Анатолия Рахлина. Кстати, ее почему-то не сделали в электронном виде. Видимо, чтобы народ не мог узнать, что Рахлин думает. Его ученики братья Ротенберги любят говорить: «Рахлин — наш любимый тренер». А он умер, и нет книги.
— Почему?
— Рахлин говорит не совсем то, что им нравится. У него там написано: «Путин приходил на тренировку в шерстяных носках и не подавал никаких надежд». Я на пять лет его старше. В 1965 году мне было 18 лет, а он только что пришел в дзюдо. На тот момент я вошел в юношескую сборную, занял третье место в СССР. У нас в клубе висел мой портрет. Кто хотел, тот его видел.
— Вы ведь еще водили Путина в кафе-мороженое.
— Сейчас вам расскажу. Когда я вошел в юношескую сборную СССР, мне сделали стипендию — 100 рублей. Очень даже неплохо. На заводе мне платили оклад чернорабочего — 98 рублей. Тем, кто входил во взрослую сборную, платили по 300 рублей.
— С этих 98 рублей вы и угощали ребят?
— Я получал деньги у Рахлина. Он мне говорил: «Давай-ка своди малышей в мороженицу». Приводил их: «Ну заказывайте». В ответ все кричали: «Мне с сиропом, мне с сиропом!» А это уже на три копейки дороже (смеется).
— Однако.
— Я им разрешал взять по 100 граммов. Мороженого. Это 19 копеек. Плюс три — за сироп. Привел десять человек — потратил 2 рубля 20 копеек. Еще было положено ходить в кино. С ребятами надо было проводить внеклассную педагогическую работу.
— Путин не отлынивал от таких походов?
— Я его в упор не видел. Представьте себе — двадцать маленьких детей. Расстреляйте меня — никого сейчас не вспомню. Да и Путин, я думаю, сделал бы вид, что меня не знает. Хотя мы встретились с ним в 1998 году на Зимнем стадионе, где проходил фестиваль боевого искусства. Он подошел, пожал руку.
Смерть на ковре
— Почему Рахлин не отчислил Путина как бесперспективного?
— Тогда никого не отчисляли. Советская власть любого примечала и давала возможность тренироваться. Но был отсев. Например, Рахлин набрал тридцать человек в нашей секции. Через год осталось пятнадцать, а через два — вообще пять. Многие понимали, что это нелегкий труд, и сами уходили. А так никого не выгоняли. Я боролся параллельно с Путиным до 1975 года. И в самбо, и в дзюдо. На первенство города и на первенство вуза. У Путина там друг погиб.
— Да вы что?!
— Володя Чернушенко. В 1973 году. Прямо на ковре. Я это хорошо запомнил. В 1964 году у меня тоже погиб друг — Юра Жиров. Когда его хоронил, у меня тряслись поджилки. Прежде всего от страха выйти на соревнования. Путин потом говорил, что не смог найти виноватого, но он его и не искал.
Потому что заявку Чернушенко подписал Михаил Михайлович Бобров (c 1970 по 1975 годы был заведующий кафедрой спорта ЛГУ, где учился Путин — «Спорт День за Днем»). Сегодня он почетный гражданин Санкт-Петербурга, а тогда был преподаватель Путина по физкультуре. Еще заявку каждого спортсмена подписывают врач и тренер. Они тоже были виноватые.
— У Чернушенко остановилось сердце или его неудачно бросили?
— Он был болен ангиной, но его все равно выставили на соревнование. Чтобы получить нужные очки. Врач точно не должен был допускать Чернушенко. В итоге Володя погиб, воткнувшись головой в ковер. А это все оттого, что у него были слабые руки и плохая техника. Плохо научили делать подхват. Чернушенко повезли в больницу, но уже не спасли. Слишком тяжелая травма. У человека ломаются шейные позвонки, некоторое время он еще живет, потом умирает. Многие самбисты и дзюдоисты ходили хоронить Чернушенко. Путин тоже был на похоронах. Это ведь был его друг, которого он привел в секцию.
— Врача в итоге наказали?
— Никого не наказали.
— Дзюдоисты и самбисты не всегда ладили с законом. Вам не предлагали пойти по кривой дорожке?
— Нет, там была другая история. В 1982 году я должен был поехать на стажировку в Париж, а мои конкуренты по каскадерскому цеху написали кляузу в обком партии, тот переслал ее в КГБ.
— Что за кляуза?
— Написали, что я состою в банде Сергея Суслина, чемпиона Европы по дзюдо. Более того, руковожу ею. В 1981 году его банду арестовали. Суслин убил топором жену, а когда стали осматривать его дом, нашли там много награбленного, вещей из музеев. Банда была большая, человек двадцать. Туда входило много дзюдоистов и самбистов, работавших каскадерами.
— Вы были знакомы с Суслиным?
— Конечно! Я десять лет входил в сборную Ленинграда, как я мог его не знать?
— Доказательства вашей вины приводили?
— О чем вы говорите? Какие доказательства? Шло следствие. Меня не пустили во Францию, но все же признали, что я не был причастен к банде.
Мушкетеры пришли с бодуна — отменил съемку
— Давайте тогда про каскадеров. Прежде всего вспоминаются «Д'Артаньян и три мушкетера», где вы были постановщиком всех трюков.
— У меня тогда была идея, что актеры должны сами выполнять все трюки. Когда в двадцатые годы в СССР начали снимать кино, так и было. Но в 1965 году после гибели Евгения Урбанского запретили. Я «проталкивал» это дело. Госпрограмма по физической подготовке в вузах предполагала, что все профессии должны иметь прикладную физическую подготовку. Я преподавал трюковую подготовку для актеров и хотел, чтобы и в кино им разрешали делать трюки.
— Вам их было не жалко? Могли ведь покалечиться.
— Постановщик должен сделать такой уровень трюков, который безболезненно выполним. А на сложных трюках заменить актера дублером.
— Михаилу Боярскому, игравшему Д' Артаньяна, чуть не воткнули шпагу в голову. Были еще случаи, когда актеры были на волоске от смерти?
— Когда Боярскому воткнули шпагу в голову, я уже закончил работу по контракту. Это уже начинали заниматься дуремарством Владимир Балон и Анатолий Ходюшин. Им не разрешили быть постановщиками трюков, вот они и воспользовались моим отъездом. Начали предлагать режиссеру фильма Хилькевичу: «Давай еще поделаем трюков». Злополучная сцена, где Боярскому воткнули шпагу, — это самодеятельность Балона. Причем абсолютно безграмотная. Если на вас сверху бежит человек по лестнице, а вы снизу выставляете шпагу, то это очень опасно.
— Пять сантиметров левее — и фатальный исход?
— Пять миллиметров.
— У Боярского действительно была одна из самых низких ставок как у начинающего актера?
— Да, он молодой был. 28 лет. За съемочный день была ставка 16 рублей.
— Слышал, что перед съемками вы учили Боярского держаться в седле. Михаил Сергеевич — человек вспыльчивый. Часто бросал занятия?
— Нет, что вы! Мы и не так много ездили. Я был руководителем курса. Владел всеми видами спорта, которые у меня были: верховая езда, фехтование, акробатика. В 18 лет выполнил норму мастера спорта. Верховой ездой с Боярским занималась директор школы Валентина Зубанова. Не хочу приписывать себе чужие заслуги. Я привозил Боярского на электричке в Сестрорецк, давал указания, а занималась уже Зубанова. Боярский, к слову, очень подготовлен по природе к этому делу. И хватал все на лету.
— Правда, что поначалу фильм «Д'Артаньян и три мушкетера» приняли прохладно?
— Это был ужас. Мне даже было стыдно говорить в интервью, что я работал на нем.
— Почему?
— Пошла страшная критика. Кошмар, самодеятельность, какие-то странные песни... Так получилось, что сначала фильм посмотрели дети. Потом они подросли и начали говорить: «Ой, мы любили этот фильм в детстве».
— Ирина Алферова, игравшая Констанцию, рассказывала, что актеры очень много пили. Это действительно так?
— Могу так ответить: одну съемку лично я запретил. С вечера мушкетеры пили, а наутро пришли с бодуна. Сцена сложная. Засады на Гаврской дороге. Им всем надо было сидеть верхом и вооружаться. Поэтому я запретил съемку. Видел, что они могут убиться, я ведь по договору несу за них ответственность. Значит, могу сесть в тюрьму. Переговорил с Хилькевичем, он согласился со мной.
— Мушкетеры, наверное, на вас обиделись.
— Они на меня сразу немного косились, потому что я каждый день устраивал репетиции. Даже когда они были свободны от съемок, все равно были у меня заняты. Им хотелось погулять, а я говорю: «Нет, давайте на репетицию».
— Такое, конечно, не понравится.
— Они косились, но терпели. А вот после отмены съемочного дня перестали со мной разговаривать. Через день-два сняли эту сцену. Там был один любопытный момент. Портоса подстреливают. Он теряет коня, должен бежать, вынуть два пистолета и стрелять по десяти гвардейцам. Такой смысл я вложил в постановку этого трюка.
— В фильме получилось по-другому.
— Точно. Ходюшин упал и получил сотрясение мозга. Я сам начал делать трюк, и мне тоже было не устоять на ногах. Шлепнулся на карачки, но быстро вскочил. В итоге этот дубль оставили. Но смешного эффекта — лошадь убили, а Портос бежит — у нас не получилось.
«Можно его ударить прикладом в лицо?»
— Вам часто встречались актеры, которые сами рвались выполнять трюки?
— Актеры — как дети. Когда приходят на съемочную площадку, а там бегают кони и ездят танки, им кажется, что это игровой городок. Они готовы на ходу прыгнуть в поезд. Их ведь подведут к такому дураку, как я: «Вот этот за все отвечает». Они думают, что я буду их носить на крыльях. Снимали мы фильм «Даурия» в начале 1970-х. Я там прыгал за Михаила Кокшенова, а мой тренер Александр Массарский сказал актеру Соломину: «Юра, вот с этого вагона перепрыгнешь на тот вагон». Поезд идет. Юрий Соломин на крыше. Взял и прыгнул с одного вагона на другой.
— Ничего себе.
— Дяденька сказал ему прыгнуть, и он это сделал. А ведь мог поскользнуться и упасть под поезд. Если актерам ничего не объяснять, то они сунутся куда угодно. И это может быть смертельно.
— Но каскадеры тоже рискуют.
— Мы с Василием Шукшиным снимались в фильме «Любовь Яровая». Оператор спрашивает Массарского: «Можно его ударить прикладом в лицо?» И на меня показывает. Массарский отвечает: «Да, конечно, это же спортсмен». Он так и Высоцкого чуть не погубил. Тот прыгнул со второго этажа, сломались перила, и Высоцкий чуть не убился (на съемках фильма «Интервенция». — «Спорт День за Днем»).
— Каким Высоцкий был в быту? Часто пел?
— Ну какое там, бренчание... Я это не любил. Мне нравилась настоящая западная музыка. Я ходил в изысканных американских джинсах, которые покупал на Невском проспекте. Путин с Ротенбергом смотрели на меня как на врага народа.
— Почему?
— Они ходили в суконных ботах, а я в американских штиблетах и костюмах.
— Им, наверное, тоже хотелось.
— Конечно! Мы как-то ехали в поезде со сбора в Кишиневе. Все говорили про кино. Кто-то сказал: «Володя любит про разведчиков». Я тогда его спрашиваю: «Почему именно про разведчиков?» А он мне говорит: «Чтобы таких, как ты, сгибать в бараний рог». (Смеется.)
— Чем закончилась история с прикладом?
— Шукшин сказал Массарскому: «Вы что, дяденька, с ума сошли? Я тогда сниматься не буду». Бить не стали.
— Вы потом еще встречались с Шукшиным на «Калине красной», за два года до его смерти. Не было у вас предчувствия, что Шукшину недолго осталось?
— Я встречался с ним еще позже, на съемках «Они сражались за Родину». Мне он не жаловался. Когда я уехал со съемок и через несколько дней узнал, что Шукшин умер, для меня это был шок. Под Волгоградом, где снимали «Они сражались за Родину», стояла жуткая жара. Я себя очень плохо чувствовал. У меня начинала болеть голова, поднималось давление, вялый был. А представьте себе, что чувствовал Шукшин.
— В каком фильме удалось легче всего заработать?
— Существовали расценки за каждый трюк. «Три мушкетера» — очень дешевый фильм по трюкам. Балон и Ходюшин «примазываются» к ним, но Хилькевич объяснил, что постановка трюков, на которую со мной заключили соглашение, началась за полгода до съемок фильма. Сначала я все придумал у себя за столом, мы составили смету. Когда нам ее утвердили в Госкино, мы уже никуда в сторону не могли прыгнуть.
— Боярский, Смехов часто с вами спорили?
— Скорее соглашались. У меня такой метод работы: сначала ищу то, что актер может сам сделать. Например, есть такая особенность в работе с оружием. Я посмотрел много фильмов и понял, что после двух-трех движений лезет «липа». Надо только одно: защита — удар.
— Мушкетеры хорошо фехтовали?
— Да, но им повезло с высококлассным партнером. Смехову я поставил технику мастера спорта, сам фехтовал с Арамисом. Если партнер обеспечивает тебе хорошее движение, ты тоже сам все сделаешь.
Карате для Шерлока Холмса — это пошлятина
— Правда, что на съемках «Белого солнца пустыни» вы были дублером Абдуллы? И надо было падать с нефтяной вышки высотой с пятиэтажный дом.
— 1968 год. Мне — 21, вхожу в юниорскую сборную СССР. Я поехал в Махачкалу на сборы. Массарский подрабатывал тем, что подвозил спортсменов на съемки. У него в голове не укладывалось, что при этом люди рискуют жизнью. Чтобы завоевать авторитет у режиссеров, он говорил: «Да все можно сделать». Я тогда омерзительно относился к кино. Оно мешало мне достигать спортивных успехов. Построил план, что в 1972 году буду олимпийским чемпионом.
— Кино давало возможность заработать?
— Что вы, это были копейки! Моя спортивная стипендия была сто рублей, а один съемочный день — десять. Пусть их будет три. Заработаю 30 рублей. Ерунда. А если травмируюсь, то не получу стипендию. Если бы каждый день сниматься, тогда другое дело. 300 рублей в месяц! Но мы работали раз в год.
— Как в итоге с вышки упали?
— Я посмотрел на эту вышку. Какое-то сумасшествие. И сказал режиссеру Мотылю, что не буду этого делать.
— Мешок скинули?
— Нет, Абдулла просто повис на перилах.
— Вы ставили знаменитую сцену схватки Шерлока Холмса и профессора Мориарти возле Рейхенбахского водопада.
— Вы не падайте в обморок, я просто талантливый человек в этой области. Перед постановкой сцены пересмотрел много видов единоборств и понял, что все они одинаковы. Моя самая большая находка — то, как погибает Мориарти. У Конан-Дойля написано, что он бросился на Шерлока Холмса, промахнулся и улетел в пропасть. Это не очень просто показать в кино. Тогда я придумал, что они будут висеть на краю и профессор оборвется с одеждой Шерлока Холмса.
— Получилось впечатляюще!
— Необычные приемы, которые они показывают, — это удары в нервные точки. Мориарти играл Виктор Евграфов. Из моей студии каскадеров. Он попортил много крови. Начал выпендриваться, говорил, что я ничего не понимаю. Он сам знает, как все сделать. Начал выставлять задницу, ставить штучки из карате. В те годы оно было очень модным. Все им занимались. Но это была бы такая пошлятина! Я хотел показать неизвестную миру борьбу, а тут вдруг появляется то, что отрабатывают в каждом дворе. Умолял Евграфова: «Не надо так выставлять пальцы, не надо это карате». А он мне: «Иди отсюда, я тебя не буду слушать». — «Я привел тебя на эту роль, а ты меня так благодаришь?» Такая вот работа за кадром.
Михалков — диктатор по натуре
— Вы попали на первый фильм Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Он уже тогда напоминал русского барина?
— Мы с ним двадцать лет были приятелями. Барином Михалкова я не видел. Он трудяга. И, конечно, талантливый человек. Это дается сверху. Вообще Михалков — диктатор по натуре. С женой, с детьми, с актерами. На съемках они чуть ли не дрались с Александром Кайдановским, как ему вести себя в образе актера. Фильм советский. Про чекистов, которые отняли золото и отправляли его Ленину. Елки-палки. Каждый нормальный человек, который был диссидентом, не принимал советскую власть, внутренне бастовал против этого. Оказался на этой картине во многом случайно. Я тогда пошел работать в театральный институт. У меня была первая, чеченская группа. Отработал с ребятами полгода, а перед 7 ноября они мне сказали: «Мы едем домой на каникулы, а там кино снимают. Николай Николаевич, поехали с нами!» Приехал. Я не хотел вклиниваться в съемочный процесс, а они пошустрили, их взяли. Михалков потом рассказывал, что московские каскадеры, которые должны были догонять поезд на конях, рассказывали ему, как сложно делать этот трюк. А мой парень из массовки сел на коня и быстро все сделал. Москвичи рты открыли. После этого они уже не могли сказать, что это дорого.
— На «Сибирском цирюльнике» ваша кинокарьера закончилась. Из-за чего разошлись с Михалковым?
— Я оставил пост проректора всесоюзного института и пошел работать заместителем Михалкова. До этого мы относились друг к другу абсолютно равнозначно. Начался подготовительный период «Сибирского цирюльника». Плюс вклинилась поездка по выборам президента России. Едем. Я стал его подчиненным. И вдруг он начал «включать» диктатора. Я всегда от этого старался уходить. Сказал Михалкову: «Ты нарушаешь наши договоренности. Начинаешь разговаривать со мной в другом тоне. Мне это неинтересно».
— Что стало последней каплей?
— В Иваново жили в отдельном коттедже. Я оставил пленки фильма «Ревизор» на лестнице. Поставил прямо у своей двери. В наш коттедж никто не мог взять и войти. А Михалкову не понравилось. «Почему ты бросил пленки?» Начал мне выговаривать. Я ему тогда ответил: «Никита, у нас впереди большая картина, а ты из-за такой ерунды начинаешь ко мне цепляться». — «Это не ерунда, надо понимать». — «Значит, я этого не понимаю. И нам тогда лучше расстаться».
— Потом Михалков не пытался наладить отношения?
— Было такое. Надо же было продолжать картину, а я был вторым режиссером. Директор фильма Леонид Верещагин просил меня вернуться, но я объяснил, что не хочу вынимать из своей жизни дурашливое счастье и менять его на рабскую прижатость.
— Может, стоило потерпеть? Наверняка на «Цирюльнике» платили хорошие деньги.
— Если бы я работал с Михалковым на этой картине и каждый день слышал от него какие-то упреки, то не просыпался бы спокойно по утрам и не писал бы книги. А так я шикарно прожил жизнь.
— Может, Никита Сергеевич затаил на вас обиду, когда вы ему выбили золотые зубы на съемках «Вокзала для двоих»?
— Нет, это же были не зубы, а металлические фиксы (смеется). Они легко снимаются и надеваются. Латунь. Декорация. Получилось случайно. Сцену драки Михалкова с Басилашвили репетировали в машине. Я показал ему, как надо бить. Задел его руку, которой он держал свои фиксочки. Потом не могли их найти. Машину разобрали чуть ли не до гайки — ничего.
— У вас еще есть занятная история, как вы в январе 1986-го покупали в Ленинграде водку для Марчелло Мастроянни.
— Моя любимая история. Самое смешное — лица моих сограждан, которые как голодные волки рыскали по Ленинграду в поисках водки. И вдруг идет мужик с авоськой, которая набита этими поллитровками. Могли убить у парадной (смеется). Это же было после Нового года. Когда всем хочется опохмелиться.
— Мастроянни понравилась водка?
— Конечно.
Пять тысяч долларов за бронзовые медали
— После кинокарьеры в вашей жизни появился баскетбол. С 1996 по 2001 год Николай Ващилин — гендиректор питерского «Спартака». На эту должность вас пригласил Георгий Полтавченко. Долго колебались?
— С 1974 по 1977 год я учился в очной аспирантуре Ленинградского научно-исследовательского института физической культуры. Этот вуз имел нагрузку — помогать сборным Ленинграда и СССР в научном обеспечении. Я уже тогда был задействован в комплексной научной бригаде при «Спартаке». У меня были дружеские отношения с Сашей Беловым. Часто приходил на тренировки команды. В 1996-м Полтавченко (тогда начальник Управления Федеральной службы налоговой полиции по Санкт-Петербургу, президент Федерации баскетбола Санкт-Петербурга. — «Спорт День за Днем») узнал, что я возвращаюсь домой от Михалкова, а у него в это время возникли проблемы с гендиректором «Спартака».
— Что стряслось?
— Они выгнали Кондрашина... Да просто воровали деньги. От спонсора ведь шел «налик». Полтавченко опросил всех заинтересованных лиц, в том числе Кондрашина, пригласил меня на встречу в Смольный. Я приехал. Там уже были Кондрашин, Малышев, Путин и Яковлев, руководители города. У него в кабинете и собрались. Поговорили-познакомились. Никто против мой кандидатуры не возражал. Год поруководил «Спартаком», потом ушел.
— Почему?
— Моя задача заключалась в том, чтобы найти спонсоров, чьих денег хватало бы на бюджет клуба. Я нашел. Но «Пулково», один из спонсоров, поставил условие: «Нам нужен свой директор». Нет вопросов. Мне тогда поступило хорошее предложение, и я стал директором конгресс-центра.
— Потом вернулись?
— Директора, которого поставило «Пулково», посадили за воровство. При мне «Спартак» с двенадцатого места поднялся на пятое. Причем могли легко быть третьими. Мне тогда поступило предложение от судей. Пять тысяч долларов — копейки по тем временам — а они помогли бы «Спартаку» занять третье место. Я был готов, но спонсор Константин Мирилашвили пожалел денег. И мы заняли пятое.
— Его деньги — ему решать.
— Когда Мирилашвили пришел в «Спартак», он сказал: «Я даю миллион долларов, чтобы они были чемпионами». — «Константин Михайлович, а вы не хотите дать пять миллионов? Тогда можно будет говорить об этом».
— Дал?
— Нет. Он не захотел даже получить бронзовые медали за пять тысяч. Я не поддерживаю все эти взятки. Слава богу, Сергей Чернов уже больше не возглавляет РФБ. Хотя раз была такая система, надо играть по ней. Но прежде узнать, что чего стоит. Если отсидеть «десятку» в тюрьме, конечно, можно не соглашаться. А если выговор по работе с занесением в трудовую книжку, то и ладно. Кто-то возьмет на себя ответственность. Мирилашвили, кстати, хотел сделать меня номинальным директором. Типа сиди тут и не командуй, мы понимаем, что ты от Полтавченко.
— За что он вас невзлюбил?
— Я поставил вопрос, что финансирование «Спартака» должно быть четкое. Потом мы с ним договорились, что я получу деньги на счет в банке и буду руководить официально.
Ультиматум в Смольном
При вас начинал играть 15-летний Кириленко.
— Его привел за руку Кондрашин. Говорит: «Коля, я тебя прошу, ты можешь забыть про всю команду, а вот этого игрока не должен упустить». «Спартак» тогда тренировал Юрий Павлов. Он вообще не хотел брать Кириленко: «Еще молодой, пусть поучится». Когда все же взял, то держал на скамейке запасных. Ко мне подошел папа Андрея: «Николай Николаевич, почему моего сына не выпускают? Может, нам тогда поехать в Москву?» Пришлось ответить, что тренера Павлова уже не перевоспитать, а я никак не могу на него повлиять. «Тогда я все понял», — сказал папа Кириленко. Они поехали в ЦСКА, Андрея сразу взяли.
— Кириленко бесплатно ушел в ЦСКА?
— «Спартак» вообще ничего не получил. Павлов сказал: «Забирайте Кириленко. Он мне не нужен». Через неделю я снял Павлова и поставил Римантаса Эндрияйтиса.
— Был еще в «Спартаке» тренер Александр Харченков. Игроки под его руководством устроили забастовку. Не вышли на один из матчей. Как удалось подавить бунт?
— Одним из наших спонсоров был банк. Название сейчас не вспомню. Его директора убили. Я пришел к игрокам: «Ребята, потерпите, убили спонсора. Надо время, чтобы найти деньги, все будет выплачено. Вас никто не обманет». И вдруг они не выходят на матч Суперлиги. Я подхожу к Харченкову: «Саша, ты что, вообще сдурел?! Получаете по три тысячи долларов в месяц за свои дрыганья ногами на двенадцатом месте, и ты мне еще будешь устраивать забастовки!»
— А он что?
— Послал меня. Ладно, думаю, не знаю, как я, но ты точно пошел». И сразу прямым ходом в Смольный. Ультиматум!
— Вас поддержали?
— А как иначе?! В Смольном прекрасно понимают, что такое деньги. Вспоминаю другой эпизод, когда нужно было выплачивать зарплату в «Спартаке». Валерий Малышев (вице-губернатор Петербурга. — «Спорт День за Днем») говорит: «Я нашел тебе деньги. Съезди в Москву и возьми сто тысяч долларов у нашего друга Шабтая Калмановича». 1996 год. Я еду в Москву, беру сумку с деньгами и на поезде возвращаюсь в Петербург.
— Рискованно.
— Меня могли спокойно убить. Я просил дать телохранителя. Получил ответ: «Ты что, дурак? Откуда мы тебе его возьмем?»
— Геннадий Щетинин жаловался, что вы хотели платить премиальные только за определенное число очков и подборов.
— Я такой человек, что во всем хочу четкой закономерности. Почему мы с тренером Харченковым поругались? Он говорил: «Я хочу заграничный сбор». — «Хорошо, даю тебе пять тысяч долларов, а ты мне — план сбора, измеряешь определенные показатели игроков до отъезда и после возвращения, они должны вырасти. Он в ответ: «Вот еще, твое дело — деньги давать». Пришлось объяснить Харченкову, что я знаю себе цену и он работает у меня тренером.
— Самый удачный тренер «Спартака» при вас?
— Римантас Эндрияйтис. Вторым у него был Анатолий Цедрик. Они работали и никогда не выпендривались не по существу.
В «Можайке» пахло туалетом
— Что еще удалось сделать в «Спартаке»?
— Я сразу перевез команду из «Можайки» в «Юбилейный». Там еще не были доделаны окна, а в зале было прохладно. Меня журналисты упрекали: «Ващилин перевез ’’Спартак’’ в холодное помещение».
— Неужели в «Можайке» было лучше?
— Там так вонял туалет! Сидишь в зале — будто в сортире. Во-вторых, триста человек на жалких трибунах — это не уровень Суперлиги. Когда мы переехали в «Юбилейный», я провел работу среди институтов и школ, чтобы ходило побольше людей. Первый год вход был бесплатным, потом стали делать дешевые билеты.
— Ваш уход из «Спартака» получился скандальным.
— Я был генеральным директором клуба. Его функция — отвечать за финансы и юридические дела. В спорткомитет пришел командовать Владимир Шитарев. Говорит мне: «Ну все, Ващилин, иди гуляй!» Я ему спокойно отвечаю: «Дорогой, у меня юридическая ответственность за эту контору. Давайте сделаем все по уму: вы меня снимаете, даете отступные, приказ об увольнении и бумагу, что за мной никаких долгов». — «Да иди ты!» И они открыли новую контору.
— Типичный ход.
— Согласен, но на мне «висят» долги сезона, который закончился. Я начинаю требовать, чтобы Федерация баскетбола Петербурга, как новый учредитель «Спартака», их погасила. В этом случае я ухожу в сторону. Иначе меня могли вызвать в милицию и спросить: «А куда вы дели деньги? Присвоили?» Поэтому я сказал на специально созванной пресс-конференции: «На сегодня официальный ’’Спартак’’ — это тот, которым руковожу я».
— Как глава спорткомитета отреагировал?
— Все сделал. В течение года я получал зарплату, передавал дела, расплатился со всеми, кому «Спартак» был должен. Получил все нужные бумаги и сразу ушел.
— Из «Спартака», но не из баскетбола. Вы еще три года были пиар-директором «Балтийской звезды».
— Я тогда сдружился с Калмановичем. Рассказал ему, что девочки-баскетболистки должны играть в юбках — как в теннисе. Под ними, конечно, трусы. Но юбка все равно нужна. Женский баскетбол должен иметь свое отличие.
— Переодеть женщин не удалось?
— Только из-за одного человека — Алексея Бурчика, нынешнего президента Федерации баскетбола Петербурга. «Балтийская звезда» выиграла Кубок Европы ФИБА. Я ему говорю: «Леша, нам дали кубок, один на всех. Ты будешь смотреть на него всю оставшуюся жизнь. Давай закажем девочкам памятные медали». Съездил на фабрику. Выбрали дизайн. Все посчитали. Три тысячи долларов. Пришел к Бурчику: «Леша, давай деньги». — «Ой, завтра, завтра». Так и не сделали.
— Жалко.
— Хорошо, мне удалось добиться, чтобы сделали фильм о «Балтийской звезде».
Зимний стадион ахнул
— Чем сейчас живете?
— Творческий план у меня один — спокойно умереть. Ноги отнимаются.
— Грустно.
— Я православный человек (улыбается). Молюсь Богу. Господь мне ссудил — я написал несколько книжек.
— Из друзей по самбо и дзюдо кто-то навещает?
— Есть какие-то звонки, не более. Ко мне появилась какая-то зависть, враждебность... Я прожил длинную интересную жизнь. Помню, как ко мне раньше относились. Я был звездой в Ленинграде. В 1965 году единственный из города занял призовое место на первенстве Союза по юношам. Только меня одного пригласили в сборную дзюдоистов СССР, которую впервые собрали. На следующий год стал вторым в СССР по юниорам.
— И правда звезда.
— В 1967 году к нам приехала сборная Грузии. Против меня поставили Гиви Онашвили, 120 килограммов. Выхожу и на первой секунде бросаю его через спину. В принципе, это чистая победа, но мне дали только «вазари». Хотя когда эта 120-килограммовая туша полетела вверх, весь Зимний стадион ахнул.
— Представляю!
— Но это еще не вся история. Через два года Онашвили выиграл серебро на чемпионате Европы, а потом бронзу на Олимпиаде в Мюнхене.
Использованы фото: «Спорт День за Днем» (Игорь Озерский), фото из личного архива Николая Ващилина
Личное дело
Николай Ващилин
Родился 7 апреля 1947 года в Ленинграде
Профессиональный спортсмен, каскадер, постановщик трюков. Мастер спорта СССР по самбо с 1966 года. Вице-чемпион СССР по самбо среди молодежи 1965, 1967 годов. Многократный призер первенств Ленинграда по самбо и дзюдо 1967 – 1974 годов.
С 1964 по 1996 год — каскадер и постановщик трюков киностудии «Ленфильм».
С 1973 по 1985 год — руководитель курса трюковой подготовки актера в ЛГИТМиКе.
С 1992 года — член Союза кинематографистов РФ.
С 1994 по 1996 год — заместитель председателя правления киностудии ТриТэ Никиты Михалкова.
В 1996 – 1997 и 1998 – 2001 годах — генеральный директор баскетбольного клуба «Спартак».
С 2002 по 2005 год — PR-директор женского баскетбольного клуба «Балтийская звезда».
Имеет высшее техническое образование, кандидат педагогических наук.