Саня Григорьев из «Двух капитанов» знал тайну Николая Антоныча, но никто ему не верил. Николай Антоныч угробил своего брата, отправив его в экспедицию на верную смерть. Сразу отмечу, что сравнения в этом тексте приведены абсолютно неуместные, а отношения между героями книги Вениамина Каверина в тысячу раз глубже, чем любые интриги вокруг «Зенита».
Широков пошел против Спаллетти. Не первый раз. Спаллетти, комментируя поведение Широкова, крайне недовольного своей заменой в матче против «Ростова», не смог скрыть на своем извечном «покер фейсе» (то есть непроницаемом лице) отвращения. «Вы же знаете, какой он человек», — примерно так сказал он. Почему «Зенит» играет неказисто? Вся натура итальянца, пытающаяся вырваться из-под цемента, кричала словами Николая Антоныча: «Из-за этого мальчишки, который так низок...»
А этот мальчишка, четко знающий, что пенальти в этой команде бьют только он и Кержаков, абсолютно уверен в своей правоте. В любой ситуации. Словно Саня Григорьев: «Вы действительно выгоняли меня, но я снова пришел и буду приходить снова до тех пор, пока не докажу, что я совершенно не виноват…»
Мы знаем про Широкова очень многое. Видели кучу роликов, где он не боялся вести себя резко. Открыто. И ни одного, где бы он всерьез каялся в собственных ошибках. А что мы знаем про Спаллетти? Его можно описать словами из песни резко набирающей популярность в России группы «Анимация»:
«Если не делать ничего плохого,
Никому не сказать плохого слова,
Наверно, будут любить, наверно, будут уважать,
И, вероятно, будут брать за хвост и провожать».
Саня Григорьев, стерпев всю критику Николая Антоныча, сказал, что не будет отвечать на нее. А просто докажет, что прав. Отыскав экспедицию его брата, капитана Татаринова. Тут же на него набросились старики Бубенчиковы, чем-то больно ударив спину (это намек на моралистов российского футбола, про которых Эразм Ротердамский написал «Похвальное слово глупости»).
Саня Григорьев отыскал экспедицию. И вся эта история закончилась прилюдным бичеванием Николая Антоныча. Которому все верили. А он оказался не таким уж хорошим. И когда всем стало ясно, что это за человек, он попросил слово. И «он получил слово, но ему не дали говорить. В жизни моей я не слышал такого дьявольского шума, который поднимался, едва он открывал рот. Но он все-таки сказал что-то — никто не расслышал — и, тяжело стуча палкой, сошел с кафедры и направился к выходу вдоль зрительного зала. Он шел в полной пустоте — и там, где он проходил, долго была еще пустота, как будто никто не хотел идти там, где он только что прошел, стуча своей палкой».
Такое ощущение, что Широков знает какую-то тайну Спаллетти, как Саня Григорьев знал тайну Николая Антоныча. Но хотелось бы, чтобы никаких тайн не было, а Спаллетти так и оставался человеком, не сделавшим ничего плохого. А Широков — плохишом, которого скорее любят, чем ненавидят.