То было время культа личностей и подлинных личностей. Одна из них — Всеволод Михайлович Бобров, которому 1 декабря исполнилось бы 85 лет.
Он блистал — редчайший случай! — в футболе и в хоккее с шайбой, становился неоднократным чемпионом страны в двух видах спорта. И еще один — удивительный и уважительный — факт: Бобров в разное время был капитаном обеих сборных СССР.
Он бежал на «запах» гола
Бобров-футболист слыл непревзойденным мастером обводки, восхищая и множа клан своих персональных поклонников — от благоухающих одеколоном респектабельных генералов и вальяжных артистов до мужиков в нахлобученных кепках. Ласковая кличка Бобер — не только производная от его фамилии, но и дань редкому умению «вгрызаться» в чужую оборону, наводить там панику и ужас. Бобров мчался на «запах» гола со всех своих быстрых ног и нередко «вбивал» — согласно лексике того времени — мячи, отскочившие от штанг и рук вратарей.
В прессе же центрфорвардом не восхищались, да и не принято было в те времена кого-то выделять и тем более хвалить. Первым нарушил табу Синявский, в радиорепортаже о матче ЦДКА — «Динамо» осенью 1947-го громогласно — и на всю страну — назвавший ноги Боброва «золотыми».
Неприкосновенный
Бомбардирские показатели Боброва поразительные: сыграв всего 116 матчей в первенствах СССР — о, травмы, травмы! — он отличился 97 раз! Еще 5 мячей забил за сборную, в которой провел только 3 матча, — почти тридцатилетним, изрядно поломанным, на излете футбольной карьеры. Однако ее и вовсе обкорнал печально памятный матч на Олимпиаде-52 с югославами. Сборную СССР в наказание за поражение, как известно, распотрошили, игроков — особенно лидеров — подвергли жесточайшей обструкции. Бобров, в отличие от своих товарищей по прежнему клубу — ЦДКА, репрессий избежал. Он принадлежал тогда команде неприкосновенной — ВВС, прозванной рисковыми остряками «Ватагой Василия Сталина». Хозяин ВВС на Боброва чуть ли не молился…
Лидер и капитан
В ВВС Бобров оказался в 1949 году. Сталин-младший, возжелав создать всесокрушающий клуб-армаду, согнал со всех концов страны футбольные и хоккейные таланты и, конечно, для исполнения замысла Всеволод Михайлович потребовался первым. Им и стал он в команде сталинских соколов: как на голубом льду, так и на зеленом поле. Однако хоккейный Бобров начал все более затмевать Боброва-футболиста.
В хоккее Бобров был неподражаем. Выигрывал матчи первенства СССР за ЦДКА, потом за ВВС и снова за армейцев «персонально», чуть ли не в одиночку. Забивал по восемь-десять шайб за встречу! Всего же он автор 254 голов в 130 матчах советских чемпионатов! В 1954-м ведомая Бобровым сборная СССР, впервые участвуя в чемпионате мира, устроила «революцию», ошеломив всех, и в первую очередь непререкаемых доселе авторитетов — канадцев. Два года спустя, опять же во многом благодаря Всеволоду Михайловичу, советская команда выиграла Олимпиаду. Для иллюстрации его национальных хоккейных викторий опять потребуются цифры: в 25 встречах за сборную он отличился 34 раза!
В 53-м после смерти отца моментально потерял могущество и Сталин-младший. Был разжалован, снят со всех постов, препровожден в тюрьму, а команду ВВС — уже «бесхозную» — расформировали.
Ну а Всеволод Михайлович остаток футбольной карьеры провел в «Спартаке», чем болельщики красно-белых могут гордиться. Кстати, такие же чувства вправе испытывать и поклонники «Динамо», ибо Бобров участвовал в знаменитом турне бело-голубых по Великобритании в 45-м.
Суровый взгляд судьбы
Увы, судьба, подарившая Боброву великий талант, отчего-то поглядывала на него косо и даже сурово грозила. В январе 1950 года команда ВВС разбилась под Свердловском, а Бобров в полет опоздал, хотя смерть, сидевшая в самолете, «прождала» его почти два часа — рейс из-за капитана задержали… Еще раньше больно ударил по организму Боброва — наверняка из-за непомерных спортивных нагрузок — инфаркт.
Впрочем, сам он не кланялся судьбе и обстоятельствам. Мнение свое отстаивал страстно, говорил, что думал, — даже в присутствии больших начальников, мог послать подальше и депутата, и дипломата.
Но это так, к слову, для пущего колорита бобровского портрета. А сама его фигура — яркая, не вместившаяся ни в одно воспоминание и описание. И оставившая на память потомкам ворох пожелтевших фотографий да десяток-другой метров бледной исцарапанной кинопленки…