Договариваясь об интервью, мы пообещали Кирьякову: о Мемориале Гранаткина и его команде будем спрашивать минимум. Об этом Сергей Вячеславович вдоволь наговорился до, во время и после турнира. Мы же беседовали о другом. От немецких автобанов и странных поступков Олега Романцева до причин, по которым Федор Смолов отстал в карьерных успехах от своего закадычного друга Александра Кокорина.
Жизнь и футбол на другой планете
— В чем преимущество былого Мемориала Гранаткина, на который приезжали звезды уровня Оливера Бирхоффа, Юргена Колера, Эрика Кантона или Марка Дегриза, от нынешнего турнира, куда не ходят зрители?
— Нет никакого преимущества. Просто футбол стал другим. Более быстрым. Если сравнивать индивидуальные действия игроков, раньше их было больше. Сейчас акцент делается в первую очередь на командное взаимодействие.
— Сейчас на турнир приезжает много слабых команд. От этого интерес размывается?
— У этого состава участников есть плюсы и минусы. Наверное, некоторые сборные лишние. Условно говоря, двадцать пять лет назад приезжали немцы и французы, а нынче есть очень слабые команды. Но здесь существует и плюс: по ходу турнира мы тестируем достаточно большое количество игроков, которых как раз можно выпускать в таких проходных матчах.
— Давайте вернемся в 1992 год, когда вы покинули московское «Динамо». Что поразило, когда приехали в Германию?
— Я как будто попал на другую планету. Все было на таком высоком уровне… В то время мы в России только переходили на профессиональные рельсы, да и ситуация в стране казалась достаточно напряженной. Германия — это был такой кусочек рая. После тренировок не нужно самому стирать форму. За тебя это сделают специальные люди. Думать оставалось лишь о том, как выходить на поле и показывать качественную игру. Очень много свободного времени — в России мы постоянно сидели на базе, а там заезжали туда практически в день матча. Денег тоже платили гораздо больше. Благодаря этому я чувствовал свободу, мог себе позволить любую прихоть. Это были новые ощущения: твоя семья становится богаче, можно купить дом, машину, питаться исключительно качественными продуктами.
— Насколько зарплата в «Карлсруэ» превышала динамовскую?
— Во много раз. В десятки, я бы сказал. Все это в совокупности придавало уверенности не только на футбольном поле, но и в жизни.
— На что потратили первую большую зарплату?
— Сразу купили то, что необходимо: одежду, ювелирные изделия, что-то еще. В основном деньги поступали на счет в банке, и это тоже стало для меня новшеством. У нас ведь платили наличными, а тут появилась кредитная карта, на которой можно было накапливать финансы.
— В Германии обнаружились проблемы с языком?
— На тот момент уже год в «Карлсруэ» играл Валера Шмаров — он помог адаптироваться. С немецким языком он помог. В бытовом плане никаких проблем не возникало.
— Немцы как-то особо относились к футболистам советской школы?
— Конечно, сначала они пристально присматривались. Случались моменты, когда нужно было доказывать, чего стоишь. Какие-то стычки в тренажерном зале, например. Это нормальная ситуация. Когда начались матчи и я стал забивать, отношения становились все лучше и лучше. К тому же меня очень тепло приняла публика. Если ты забиваешь важные голы для команды, это неудивительно. С тренером опять же нашли общий язык. От других русских игроков слышал, что они часто не могли нормально общаться с немецкими наставниками. Мол, те к ним предвзято относились. Но у меня ничего такого вообще не было.
Когда игроков не слышат
— Бундеслигу уже тогда считали образцом для остальных топ-чемпионатов?
— Да, и я всегда об этом говорил. Не только по силе, но и по организации. По себе помню: каждая игра — решающая. Всегда забитые до отказа стадионы мотивировали лучше всего остального. Зрители там требовательные — если где-то не стараешься, они это видят и давят, чтобы такого игрока меняли. Ты не можешь себе позволить расслабиться.
— Что такое, на ваш взгляд, «сила чемпионата»?
— Это когда все шестнадцать команд могут бороться друг с другом. Если лидер встречается с аутсайдером, «избиения» не случится. Это мы можем спокойно увидеть в российском чемпионате, но не в немецком. «Зенит» может порой обыграть соперника, передвигаясь пешком по полю. В Германии такого нет. Приходится прилагать усилия в каждом матче. Еще один фактор — когда за первое место борются пять-шесть команд.
— На вторую бундеслигу ходят больше людей, чем на нашу премьер-лигу. Что нам от них перенять?
— Ну вы и вопросы задаете (смеется). Так просто с кондачка не ответишь, готовиться надо. Многое нужно перенимать. Должна быть постоянная пропаганда футбола, много передач. Пока мы видим это в основном лишь на платном канале «НТВ-Плюс». Хочется, чтобы матчи проходили на стадионах высокого уровня. Надеюсь, к чемпионату мира у нас построят классные арены. Надо заманивать зрителей на трибуны. Не знаю, наверное, какая-то работа в этом плане ведется. Например, должно быть больше семейных секторов, чтобы ограждать детей от мата. В окружении семьи необходимо смотреть футбол с комфортом, в удобных креслах. Да много чего нужно… Любая мелочь может способствовать развитию.
— Многие россияне в начале девяностых уезжали в европейские чемпионаты, а потом возвращались в сборную. Назревал конфликт. Это было в том числе из-за того, что все вы успели вдохнуть глоток свободы?
— Глоток свободы? Пожалуй. Сомневаюсь, что удалось бы избежать конфликтов, которые начали возникать. Мы приезжали из Европы, где к нам было прекрасное отношение, сюда. И видели, что наши руководители еще продолжают жить в Советском Союзе. Наверное, могло помочь терпение. Но терпеть никто не желал. Мы, скорее всего, имели возможность пойти на компромисс, но делать этого не хотелось. Мы были молоды, свободны, считали, что можем что-то поменять, совершить революцию. В итоге мы все проиграли. Нас называли золотым поколением, а мы так ничего и не выиграли на взрослом уровне. Эти противостояния, конфликты сыграли свою негативную роль.
— Можно ли сказать, что среди футболистов не нашлось человека, который бы подсказал, как нужно вести себя с тренерами, которые ментально остались в прошлом?
— Может быть. Все равно были такие ситуации, когда вместо того, чтобы успокоиться, мы занимались нагнетанием. Жаль.
Будущее оказалось не таким, как рисовал его в молодости
— Часть команды пошла на попятную. Павел Садырин их вернул накануне ЧМ-1994 в США. Вы остались стоять на своем.
— Это мой принцип. Я иду по жизни со своими принципами. Может, они неправильные. Но я считаю, если ты сказал слово, так держи его. Перед чемпионатом мы встречались с Садыриным, он ждал от меня реакции до самого отъезда. По прошествии лет я, возможно, жалею о том решении. Но с другой стороны, поступил так по уважительной причине.
— Вы понимали, что если согласитесь на условия Садырина, то испортите отношения с людьми, стоявшими до конца?
— Конечно, это тоже влияло. В такой компании, как Добровольский и Колыванов, трудно вести себя по-другому. Предать их и потом с этим жить — я так не мог.
— Наверное, тогда возникала мысль: «Будут еще эти чемпионаты мира, успею поиграть»?
— Да, подобные мысли посещали. Мне было всего 24 года. Думал, если состав сохранится, в 1998-м на чемпионате мира сыграем. И там что-нибудь выиграем. Но, к сожалению, на следующий мундиаль сборная не попала. А к 2002-му мои пути с национальной командой давно разошлись.
— В какой период наша сборная, пока вы за нее выступали, была наиболее сильной и готовой к максимальному результату?
— Если отбросить этот конфликт, а исходить из уровня футболистов, то сильная команда у нас была на протяжении четырех лет — с 1992 до 1996 года. Три раза подряд мы очень уверенно проходили отборочный цикл — никаких проблем там не возникало. Но к чемпионату Европы 1996 года сборная уже трещала по швам и, думаю, на высокий результат была не способна. Футболисты не стали хуже. Дело в отношениях между игроками, тренерским штабом и руководством. Даже в большей степени между игроками и Олегом Романцевым. До поры до времени это не выходило наружу. Но к началу Евро противоречия уже разъедали команду.
— В чем это выражалось?
— Психологическое напряжение висело в воздухе постоянно. Каждый день мы начинали и заканчивали с ощущением, что какой-нибудь скандал обязательно громыхнет.
— Противоречия касались финансовых вопросов?
— Да причем здесь финансы?! Все упиралось в имиджевые и организационные моменты. Не было солидности, которая обязательна для уровня национальной команды. Настолько все это вспоминать неприятно, что снова копаться в подробностях не хочу.
Романцев для меня — пустое место!
— И все же от ситуации, когда Романцев не поставил вас на матч против Германии, нам не уйти.
— Встреча с немцами для меня действительно стояла на особом счету. Готовился к ней сверхсерьезно. Я тогда выступал в этой стране, был в «Карлсруэ» на хорошем счету, европейские газеты писали, что Германия опасается Кирьякова и он должен стать козырем России в этой игре. Даже Ринус Михелс в разговоре с Романцевым сказал, что меня надо выпускать обязательно.
— Когда не услышали свою фамилию на установке, закипели?
— Нет. Даже не расстроился. Принял это нормально — как решение тренера. Но подразумевал, что если не сначала, то по ходу матча получу шанс что-то сделать для команды, может, во втором тайме. Но Олег Иванович поступил со мной некрасиво.
— А именно?
— Мы проигрывали, время шло, а он в мою сторону даже не смотрел. Когда же ситуация стала безнадежной, при счете 0:3 и в меньшинстве он снизошел до меня и сказал: «Переодевайся и выходи». За три минуты до конца.
— Что вы ответили?
— Так и ответил: «Сам переодевайся и выходи».
— После того матча вы покинули сборную?
— Хотел это сделать. После двух поражений шансов выйти из группы у нас уже не было, чемпионат потерял для меня интерес. Но с подачи Романцева один человек попросил меня остаться в команде до конца турнира — им не хотелось, чтобы скандал выплескивался наружу.
— Кто этот «один человек»?
— Не скажу, ребята, не пытайте. Гораздо важнее, что произошло на следующий день.
— И что же?
— Я согласился остаться в сборной. Готовился тренироваться дальше. А на следующий день Романцев созывает пресс-конференцию и объявляет, что Кирьяков изгнан из сборной за дисциплинарные нарушения. Не мужской поступок. С тех пор я Романцева перестал уважать.
— За прошедшие почти двадцать лет отношение к Олегу Ивановичу смягчили?
— С чего бы это? Его для меня не существует. Пересеклись только на похоронах Федора Черенкова. Но похороны не место для выяснения личных отношений. Пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Романцев для меня как был пустым местом, так им и остается.
— А как сейчас, глазами тренера, смотрите на ту ситуацию?
— Наверное, там было много нюансов, не знаю, что Романцев учитывал, когда принимал решение. Но уверен, что в подобной ситуации надо исходить из факторов, которые сыграют на футболиста и соответственно на его команду. Игра против сборной страны, где человек выступает, против игроков, которых он хорошо знает, — мощнейший моральный допинг. Я ведь в бундеслиге регулярно выходил на поле против немецких защитников, знал до мелочей все их слабые стороны. К тому же удачным выходом на замену с Италией, считаю, заслужил право показать себя и с Германией. Так и другие футболисты думали. Поведения Романцева не понял никто.
Говорю игроку: «Да упади же ты!»
— Сменим тему. Николай Левников нам рассказывал о своем дебюте в чемпионате СССР. В матче «Динамо» (Москва) — «Шахтер» вся передняя линия москвичей, в том числе и Кирьяков, «прощупывала» судью-новичка и весь первый тайм картинно падала. Сколько пенальти вы заработали хитростью?
— Достаточно. Кому-то это не нравилось, но я тогда считал и сейчас остаюсь при том же мнении: если есть возможность перехитрить соперника, нападающий обязательно это должен использовать. Но не надо путать хитрость и симуляцию.
— Разъясните.
— Например, я ворвался в штрафную, оставил за спиной защитника. Если вижу, что он к мячу не успевает, но продолжает катиться и вот-вот въедет мне в ноги, то могу притормозить и спровоцировать его на фол. Если я за счет скорости или техники выиграл у него позицию, то почему не могу этим воспользоваться в рамках правил? Совсем другое дело, когда игроки прокидывают мяч и сразу падают, подгибая колени. Это уже чистая симуляция. Но я такими вещами никогда не занимался.
— Что говорите своим футболистам, когда они картинно падают?
— А для нынешнего поколения 17–18-летних ребят это неактуально. Они почти всегда стараются устоять на ногах. Иногда в ущерб ситуации.
— То есть?
— Соперник около своей штрафной сзади врезается в ноги, сбивает нашим темп, а они продолжают бежать. Иногда приходится кричать им: «Да спровоцируй ты его на фол, тебя же откровенно бьют, упади уже!»
— Давайте еще про ваше поколение. Кто в «Динамо» на стыке восьмидесятых — девяностых был самым талантливым игроком?
— Одного самого-самого не назову. Даже не потому, что кого-то боюсь обидеть, просто почти все тогда были достойны друг друга, с неповторимым набором сильных качеств. Добровольский, Колыванов, Кобелев, это если из тех, кто мне ближе по возрасту. Об уровне молодых игроков того времени говорят результаты молодежной сборной. В финале чемпионата Европы мы в двух матчах без вопросов «укатали» Югославию с будущими звездами мирового уровня — Бобаном, Шукером, Просинечки (4:2 в гостях, 3:1 на своем поле. — «Спорт День за Днем»). Но мы тогда им не только не уступали, а даже и превосходили. Еще один показательный момент — две трети нашей «молодежки» уже не только заметные роли в своих клубах играли, но и за первую сборную выступали.
Обиженный бомбардир
— Бронза 1990-го стала последней медалью «Динамо» в советской истории. Как за это футболистов поощрили?
— Никак. Мне и медаль-то отдали спустя пару лет. Я уже тогда в «Карлсруэ» играл.
— Николай Толстых тогда условия хорошие обеспечивал?
— Ему было тяжело, он клуб тянул в одиночку. Весомой помощи точно ни от кого не поступало. Но жили мы по тем временам очень достойно. Точные суммы не назову, особо большими они не были, но кроме зарплаты и премии постоянно получали. Квартиры и машины тоже давали регулярно. А когда игроки «Динамо» начали уезжать в Европу, Толстых помимо денег добивался еще и преференций для клуба.
— Например?
— После моего отъезда «Динамо» три года подряд проводило сборы на базе «Карлсруэ». Бесплатно. А «Фоджа» за Игоря Колыванова прислала пятнадцать машин. Я даже полгода на нем поездить успел.
— Забили вы не особо много для нападающего. Почему?
— Дело в специфике амплуа того времени. Команды чаще всего играли по схеме 3-5-2. Задача одного из нападающих была не завершать атаки, а уходить на фланг, цепляться там за мячи и за счет скорости создавать моменты для партнеров. Тем не менее, считаю, в сборной я забивал достаточно. Проведя меньше сорока матчей, забил пятнадцать голов. Для крайнего нападающего статистика очень хорошая. В любом случае свою сотню забил.
— Официальные источники утверждают обратное.
— Знаю, почему так. В клубе бомбардиров Григория Федотова мне голы за китайские клубы не засчитали. По моему мнению, несправедливо. Уровень китайского чемпионата в начале нулевых был очень приличным. Голы в нем легко не давались и меньше «весить» не должны.
— И сколько же вы забили, по собственным подсчетам?
— Сто один мяч. После окончания карьеры как-то делать было нечего, сел и подсчитал. Где бы что ни писали, но для себя знаю: свою бомбардирскую сотню я выбил.
Несостоявшийся переход в «Барселону»
— Почему вы отправились в Китай? Возраст по футбольным понятиям у вас был еще не пенсионный.
— И все равно — в тридцать лет держать прежний уровень в бундеслиге было тяжело. А опускаться еще раз во вторую бундеслигу не хотелось. Хватило истории с «Теннис-Боруссией».
— Как вас туда вообще занесло?
— Винфрид Шефер, под руководством которого я провел несколько блестящих сезонов в «Карлсруэ», убедил, что это амбициозный проект и стоит сделать шаг назад ради будущего прогресса. Из «Гамбурга» меня не гнали, но я не стал подписывать новый контракт и решился на переезд в Берлин. Но «Теннис-Боруссия» оказалась мыльным пузырем.
— Деньги кончились?
— Да. Руководство бремя расходов не потянуло, клуб обанкротился. Многие ребята уходили без претензий, но я это дело так не оставил. Через суд добился выплаты всех денег, которые мне причитались по контракту. Хотя та история мне и навредила.
— Каким образом?
— На имидж повлияла отрицательно. Там не очень понравилось, что иностранец до конца отстаивал свои права. В том числе и по этой причине найти себе команду стало трудно.
— У вас был шанс оказаться в топ-клубе?
— И не раз. Звал «Пари Сен-Жермен». Интересовались итальянские клубы, «Барселона».
— Даже так!? Что же помешало примерить сине-гранатовую футболку?
— Приглашали меня еще до «дела Босмана». Даже если контракт заканчивался, просто так футболист уйти не мог. За него требовалось платить. А в «Карслруэ» едва об интересе других клубов ко мне узнавали, сразу объявляли, что Кирьяков не продается, и предлагали новый контракт. На улучшенных условиях. Я соглашался и не жалею. Все годы там провел с комфортом.
— Сейчас что-то связывает вас с этим клубом?
— Да. Руководство там сейчас новое, но у нас очень хорошие отношения. Ветеранов команды там ценят и помнят. В прошлом году собирались на двадцатилетие победы в Кубке УЕФА над «Валенсией» — 7:0. Для клуба это знаковое событие, меня тоже приглашали.
Польза от кризиса
— Есть мнение, что лучшие дороги в мире именно немецкие. Возразите?
— А возразить нечего (улыбается). Это правда. Ездить на машине в Германии — сплошное удовольствие.
— Ваш рекорд скорости?
— В Германии за рекордами не погоняешься. Ограничения стоят не для галочки. И дело не только в том, что превышение скорости облегчает кошелек. Система дорожных нарушений подразумевает штрафные баллы. Когда их накапливается пятьдесят, водитель прав лишается. От нескольких месяцев до года. Правила для всех одни. Это даже не обсуждается.
— Похоже, участь лишения прав вас не миновала?
— Однажды к полтиннику вплотную приблизился. Но там есть и такое правило: если в течение года водитель правил не нарушает, штрафные баллы обнуляются. А я как раз в Китай уехал. Вернулся уже с новой историей (улыбается).
— В Германии у вас что-нибудь осталось?
— Дом. И бизнес, связанный с ним. Хотя «бизнес», наверное, громкое название. Доверенные люди сдают мою недвижимость в аренду, решают все вопросы.
— Кризис по этому делу ударил?
— Наоборот, помог! Видите, какой я сейчас довольный — хожу, все время улыбаюсь (смеется).
— Про Германию можете сказать, что это тоже ваша страна?
— Однозначно! Почти десяток лет, проведенных там, просто так не прошли — Германия навсегда останется в моей душе. По-немецки говорю свободно. Могу с утра махнуть в тот же Берлин, погулять там, попить кофе, вечером сесть в самолет и вернуться в Россию.
Дзюба и Мамаев
— Главное отличие работы с юношами и футболистами постарше, теми, кто играл в вашей с Игорем Колывановым «молодежке»?
— Уровень сознательности. Если в 17 лет футболисты часто еще во многом дети, то в 20–22 личность уже намного взрослее. С выраженными интересами, четким взглядом на что-то. Соответственно, и воздействие на них должно быть разным.
— Например?
— Все знают, что телефоны, айфоны, айпады — неотъемлемая часть нынешней молодежи. С этими вещами ребята порой перебарщивают. Но если у юношей в каких-то случаях телефоны еще можно забрать, то с двадцатилетними такое будет выглядеть смешно. На них надо больше воздействовать на другом уровне — через разговоры о профессионализме. То же самое с критикой. С ней к взрослым ребятам надо подходить очень осторожно. Реакция на нее бывает очень острой.
— Кто из той «молодежки» реагировал на критику особенно болезненно?
— Мамаев. Он парень очень своеобразный, в общении с ним не бывает просто. Нужен особый подход.
— Дзюба и тогда был таким же балагуром, шутящим на грани фола?
— Конечно. Артем, кстати, недалеко от Мамаева ушел. В том числе в плане восприятия критики. С Дзюбой надо много разговаривать, много ему разъяснять.
Залог успешной карьеры
— Что отличает Кокорина от большинства форвардов? Если наблюдать за ним не периодически, раз в неделю, а регулярно на тренировках…
— Самое заметное его качество — мощнейший стартовый рывок. Для того чтобы заметно оторваться от соперника, Саше хватает пяти метров. Которые часто становятся решающими — догнать его уже не получается. Но быстрых нападающих много, а вот умеющих на скорости управлять своим телом и, соответственно, контролировать мяч, единицы. Кокорин именно такой. Плюс — удар с обеих ног, атлетизм. При не таком уж высоком росте на «втором этаже» он играет очень хорошо. Но раньше Александра отличало и другое качество — он был раздолбаем.
— А поконкретнее?
— Занимался всякой ерундой, которая отвлекала от футбола. Со своим другом Смоловым, кстати. Мы с Колывановым чаще слышали разговоры о машинах, клубах и каких-то выставках, чем о футболе. На обоих благотворно повлияло разъединение. На Кокорина, конечно, больше. Когда Смолов ушел из «Динамо», Саша сконцентрировался на футболе, прибавил, стал ведущим игроком сборной. Федора тоже туда долго вызывали, Капелло в него очень верил. Но даже большое доверие заканчивается, если игрок его оправдывать не спешит.
— Но ведь Смолов стал забивать…
— Вы это называете забивать!? Несколько голов за сезон, конечно, лучше, чем годовая «засуха», но про нападающего можно сказать, что он «забивает», хотя бы при 12–15 мячах за сезон. Пока же Смолов к этому даже не приблизился.
— Что ему мешает?
— Точно не отсутствие таланта. Данные у Феди сопоставимы с кокоринскими. Скорость, дриблинг, удар с обеих ног — все у Смолова есть. Зато понимания пока нет. Что футбол требует более серьезного отношения. Без распыления на другие развлечения.
— Смолов к этому еще не пришел?
— Судя по регулярности его публикаций в социальных сетях и на всяких сайтах, еще нет. А ведь Федору уже почти двадцать пять. Хотя кажется, только вчера он дебютировал восемнадцатилетним. Пора понять, что карьера очень скоротечна. И может закончиться, не начавшись.