Сегодня ночью будут названы имена новых членов Зала славы. Шанс войти в число избранных получил и россиянин Александр Могильный, в активе которого за 17-летнюю океанскую карьеру набралось 990 матчей и 1032 (473+559) очка. Конкуренция, однако, у Могильного очень серьезная: вместе с ним в этом году необходимым условиям для введения в Зал славы стали соответствовать Стив Айзерман, Бретт Халл, Люк Робитайл, Брайан Лич и Дэйв Андрейчук.
Впрочем, в Северной Америке Могильного прежде всего продолжают помнить не как одного из лучших форвардов 1990-х, а как первого советского игрока, решившегося на побег в НХЛ. В мае этого года исполнилось 20 лет событию, которое изменило картину хоккейного мира. Причем подробности этой операции до сих пор покрыты тайной. Несмотря на, как говорится, срок давности.
Сам Могильный точно не хочет бередить старые раны, о чем честно говорит журналистам. Большинство подробностей побега уже выветрились из его памяти, а то, что сохранилось, он не намерен вновь обсуждать с кем-то.
Но почему именно он решился первым на этот шаг? Ведь многие игроки из бывшего СССР хотели выступать за океаном, но мечты так и остались мечтами.
— Почему я сделал это? Потому что хотел свободы, — единственное, что говорит 40-летний Могильный, который из-за хронических травм три года назад завершил карьеру. — Если птицы могут летать, а рыбы плавать, где им нравится, то и человек имеет право ехать туда, куда захочет. И не находиться под постоянным контролем. Если у человека нет свободы, это не жизнь. Это похоже на нахождение в клетке. Для меня лучше умереть.
Возможно, звучит немного пафосно. Но оснований не верить Александру нет.
Кодовая фраза
Очередную попытку открыть тайну сделал еженедельник Hockey News — с помощью непосредственных участников тех событий — генерального менеджера «Баффало» Джерри Мина и директора по развитию «Сейбрз» Дона Льюса, который сейчас работает директором по игровому персоналу «Филадельфии».
История берет отсчет с драфта НХЛ 1988 года. У «Баффало» тогда было два выбора в пятом раунде, и один из них они потратили на Могильного, одного из самых перспективных молодых хоккеистов мира, который обещал вырастить в новую суперзвезду сборной СССР.
— Я никогда не стал бы использовать номер драфта, если бы не верил, что парень сможет выступать за нас, — объясняет Мин. — Конечно, Алекс был слишком ярким игроком, чтобы пройти мимо. Трудно было представить, когда он точно приедет. Но я был уверен, что рано или поздно ваши хоккеисты все-таки получат возможность выступать там, где пожелают.
На самом деле мысль о побеге возникла еще на молодежном чемпионате мира 1989 года в Анкоридже, где впервые встретились Могильный и Льюс. Стоит напомнить, что тогда Могильный выступал в одном звене с Сергеем Федоровым и Павлом Буре в «молодежке», которая просто крушила своих оппонентов по ходу турнира, и все шло к тому, что их тройка примет эстафетную палочку в национальной сборной у знаменитого КЛМ (Крутов — Ларионов — Макаров). Именно после той случайной беседы Могильный и решил, что он пойдет на побег при первой же возможности. Возможность возникла спустя шесть месяцев, когда игроки сборной СССР получили два свободных дня — на шопинг — после победы на чемпионате мира 1989 года.
Льюсу позвонил Сергей Фомичев, который представился агентом игрока. Подозревая, что это провокация, Льюс попросил повторить фразу Могильного, которую он произнес в Анкоридже. Тогда Льюс сказал Могильному, что он не очень-то сильно смотрится на этом чемпионате. Хоккеист на ломаном английском ответил: «Я покажу себя в следующем матче». Следующая игра была в финале с канадцами. Сборная СССР разорвала соперника, а Могильный сделал хет-трик…
Как только прозвучала кодовая фраза, Льюс перезвонил Мину, и спустя три часа они уже были на борту самолета, который отправлялся в Стокгольм.
Они вычислили нас
Всегда считалось, что Могильный ускользнул из гостиницы под покровом ночи, попрощавшись только с Федоровым, и уже на улице встретился с Мином и Льюсом. Но, если верить последнему, все вышло немного проще, но не менее интересно.
Мин и Льюс прибыли в столицу Швеции 3 мая, в 12 часов дня, и сразу позвонили Фомичеву, предложив всем встретиться в его доме. Но агент Могильного вместе с игроками советской сборной в тот момент совершал прогулку по местным магазинам. Фомичев предложил бежать именно в этот момент, считая, что лучшей возможности может и не быть.
Место встречи они назначили в супермаркете. А спустя десять минут Фомичев и Могильный вскочили в арендованный автомобиль. И Люк дал по газам… Следующие два дня они провели, переезжая из гостинцы в гостиницу, заметая следы. А Мин тем временем усиленно работал в американском посольстве, стараясь побыстрее оформить документы на въезд в США. Причем оперативно получить визу Могильный смог только благодаря связям на высшем уровне семьи Нокс, которая владела «Клинками».
Однажды Могильный захотел позвонить домой, своей семье из телефона-автомата. Но посреди беседы их разговор был разъединен, и больше связаться не удалось.
— Он вышел и сказал: «Они знают, где мы, — вспоминает Люк. — Все звонки в Россию идут через Москву. Они определили номер и вычислили нас».
Мин тоже не чувствовал себя в безопасности. Тем более что не был уверен, что Александр в последний момент не передумает и не изменит свое решение.
— В конце концов, Александр мог вернуться назад с повинной и придумать красивую историю, как американцы пытались выкрасть его, — говорит Мин. — К тому же я сомневался, что его устраивала сумма, которую мы ему предложили.
На деньги американцы действительно поскупились. Могильный подписал тогда четырехлетний контракт на $630 тыс., а в первый год вообще заработал только $130 тыс. Сумма смехотворная для хоккеиста такого уровня, даже если сделать поправку на уровень цен тех лет.
В день, когда им пришлось улетать, Льюс оставил взятый напрокат автомобиль в гараже и в аэропорт отправились на такси.
— Лишь после того, как прошли регистрацию, мы почувствовали себя в безопасности, — продолжает Мин. — Могильный спросил меня: «Я свободен?» Причем он сказал именно «свободен», а не «в безопасности». Алекс пошел в бар и взял пиво. Он не мог поверить.
Из агентов в рэкетиры
Но и после того, как Могильный оказался в Баффало, его продолжали скрывать еще некоторое время. Сейчас, в ХХI столетии, почти невозможно представить, что игроку пришлось пройти такой путь, чтобы получить возможность играть в НХЛ.
— Я на самом деле не знал, чем обернется мой побег, — говорит Александр. — Только выходя на лед забывал обо всем этом. Но не навсегда, а только на небольшой промежуток времени.
Впрочем, на самом деле и на льду у россиянина не все поначалу складывалось гладко. Ему потребовалось три года, чтобы стать незаменимым игроком «Сейбрз». К тому же у него, как известно, возник страх перед полетами, и кое-кто в клубе решил, что в этом скрывается нежелание выступать за «Баффало».
К тому же Александру вновь пришлось зарабатывать авторитет на площадке, который он уже имел в Советском Союзе. Да и вообще никто в составе той команды — до перехода Пэта Лафонтена — не мог действовать на площадке на такой головокружительной скорости.
— Проблемы возникли, когда Алекс пытался выбрать свой стиль поведения: стать индивидуалистом или начать действовать на пользу команде, — вспоминает Мин. — У нас всегда были достаточно прохладные отношения. Я думаю, что он уважал меня за то, что я помог ему бежать. Но в то же время он видел во мне фигуру из руководства. И возможно, ассоциировал с теми персонажами, которых оставил в ЦСКА.
Кстати, и Фомичев вскоре превратился из его агента в обыкновенного рэкетира, который, требуя $150 тыс. в 1994 году, обещал его избить и расстрелять. Могильный пошел в полицию, и Фомичев был арестован после того, как согласился прийти за деньгами прямо в раздевалку «Клинков» сразу после игры. Не все сказочные истории имеют хороший конец.
Да и вообще, можно ли сказать, что именно побег Могильного открыл дорогу нашим хоккеистам на Запад? Ведь приблизительно в это же время звезды сборной СССР — Ларионов, Крутов, Макаров, Фетисов, Касатонов — все-таки уехали за океан официально. И их клуб — ЦСКА — получил еще значительную сумму в качестве компенсации.
Зато точно можно утверждать, что после Могильного в НХЛ хлынул поток талантливых игроков с Востока, которые резко подняли средний уровень североамериканской лиги. Чуть меньше чем через год — на Играх доброй воли в Сиэтле — тем же путем последовал Федоров. А немного спустя — Буре. Вероятно, побег Могильного просто ускорил процесс неизбежного. А североамериканская лига приобрела одного из самых ярких хоккеистов 1990-х годов, который дважды за свою карьеру успел достичь рубежа в 50 заброшенных шайб, выиграл Кубок Стэнли и получил прозвище Александр Великий — задолго до Овечкина.