Андрей Чесноков — удивительный человек. Один из лучших отечественных теннисистов всех времен, в отличие от своих бывших товарищей по сборной, сейчас находится в тени. Живет на два дома — в Москве и Париже, торгует живописью, иногда берется кого-то тренировать. Но самое главное — обо всем имеет свое собственное мнение и не боится его высказывать. Спецкор «Спорта День за Днем» встретил Чеснокова на «Ролан Гаррос», куда тот приехал в качестве наставника Елены Весниной, и, конечно, не смог пройти мимо.
— Андрей, несколько лет назад вы уже тренировали Веснину, потом с ней расстались. Почему сейчас снова взялись ее опекать?
— У меня были определенные претензии к ее работоспособности и волевым качествам. Но потом мы сели, обсудили все и решили еще раз попробовать. Работаем вместе относительно недавно, какие-то выводы делать рано. Нужно время, чтобы понять: приведет ли это сотрудничество куда-нибудь...
— В свое время вы тренировали и Марата Сафина.
— Мы работали вместе полтора месяца, потом он пригласил другого тренера. Агент Сафина Йон Цириак посчитал, что тот подходит лучше. Меня даже не предупредили, Марат просто уехал, и все. Я узнал об этом случайно, позвонил Сафину: «Правда?» — «Правда». — «Что ж ты по-человечески не сказал, что уходишь?» — спрашиваю.
— Сафин был хорошим учеником?
— Когда Марат был в глубокой яме, он начинал работать. А стоило пойти светлой полосе, тренировки получались вполсилы. Такой уж характер. Мотивировать его могло только новое падение.
— Вы сами тоже никогда не отличались покладистостью.
— Да, у меня сложный характер. Но проявлялся он по большей части в другом. Например, я активно боролся за право получать призовые в полном размере. Помню, на одном из турниров забрал все свои деньги. Приезжаю в Москву, иду в спорткомитет за паспортом, а мне говорят: получишь его, когда отдашь премиальные. Я тогда возразил: с какой стати? Мы жили на суточные, питались тушенкой и колбасой, а потом чиновники жировали на наши деньги.
Или, скажем, играл я турнир «Бриллиантовая ракетка» в Антверпене. Вышел в финал, принес государству 150 тысяч долларов. Перед матчем с Макинроем ко мне подходит руководитель делегации и говорит: «Ты наговорил по телефону на 400 долларов. Давай плати». Разве это нормально?
Сейчас, слава богу, времена изменились. Никому и в голову не придет требовать от игрока заработанное им.
— Для большинства болельщиков ваше имя ассоциируется с победой над Штихом в полуфинале Кубка Дэвиса — 95, когда вы отыграли девять матч-болов и вырвали для сборной страны путевку в финал. Вам часто про нее напоминают?
— Постоянно. Но мы тот матч и так помним, без напоминаний — и я, и Штих. Как-то встретились с ним на ветеранском турнире. «Знаешь, — признался он, — то поражение подкосило меня». Интерес к теннису пропал, пришлось зачехлить ракетку...
— В вашей карьере было немало успехов: выход в полуфинал «Ролан Гаррос», выигрыш турнира из серии «супердевятки». Не обидно, что матч со Штихом заслонил все это?
— Это естественно. В те времена на нашем телевидении теннис появлялся по большим праздникам. А выигрыш у Штиха видела вся страна.
— За ту победу президент Ельцин вручил вам орден Мужества. Вы в ту пору вообще, наверное, были обласканы властью?
— Знакомство с президентом не дало мне ничего. Были только приемы в Кремле... Да я и сам не люблю ничего просить. Например, орден Мужества дает право на какие-то льготы. Но меня они никогда не интересовали.
— Говорят, вы серьезно играли в шахматы?
— Интересовался ими, скажем так. Много читал об игре, шахматистах, собирал марки более двадцати лет. У меня была огромная коллекция — тысячи экземпляров. Но потом решил остановиться только на теннисных марках, а эти продал.
— Ваше сегодняшнее увлечение живописью идет от марок?
— Это не увлечение, это — бизнес. Я выступаю в качестве посредника: покупаю картины в Европе, потом продаю их в России. Там сейчас появилось много зажиточных любителей живописи. Слежу за новостями с аукционов «Сотби», «Кристи», изучаю рынок. Есть у меня и своя коллекция, картин 30: Муравьев, Серж Мако, Пожидаев, Удальцов, Сомов... Но это так, для души.
Париж