После питерских проливных будней воскресная московская жара меньше всего располагала к работе. С хоккеем она ассоциируется слабо, но через десять минут нас ждал Николай Борщевский, а мы бессовестно опаздывали — кажется, пробки в столице можно встретить и в пять утра. Борщевский приветливо пожимает руки: «Я уж подумал, отменяется…» Оправдываемся в ответ: дескать, извините — к расстояниям таким не привычны.
Еще пару месяцев назад мы договаривались в Питере об интервью с действующим тренером СКА. А теперь говорили в Москве со свободным агентом.
Его расставание с чемпионом на фоне ухода Вячеслава Быкова и Игоря Захаркина прошло по-тихому. А ведь именно Борщевский работал с нападающими, которые забросили больше всех и в «регулярке», и в плей-офф. Он же был в ответе за большинство.
— По делам вот приехал, — рассказывает Николай Константинович. — На следующий день после матча в Ледовом в честь завоеванного Кубка полетел в Торонто — к семье. В конце июля — опять в Канаду. Как там в Питере, кстати? — неожиданно сменил тему он.
— Как всегда: дожди да ливни, — сморщились мы. — Словом, располагающая к работе атмосфера.
За окном неожиданно грянул гром. Мы неловко переглянулись. Через пять минут небесная канцелярия открыла душ. Непринужденную беседу накрывало рабочей волной…
«Кремлинс» и «Торонто Ред Уингз»
— Мы вот надеялись на горячую новость: в «Спартак», например, возвращаетесь…
— Я сейчас в режиме ожидания. Уход из СКА в середине июня состоялся. Клубы к тому времени с тренерами определились. Так что с новой работой придется повременить. А за возрожденный «Спартак» я очень рад. Надеюсь, у них все успешно сложится.
— Об уходе Быкова когда узнали?
— Вместе с вами, наверное…
— Мы — 17 июня. На официальном сайте СКА…
— Я тоже из Интернета. В тот момент находился в Торонто. Новость — как снег на голову.
— Да еще и летом.
— Что ж, в жизни всякое случается.
— Где ваш дом сейчас?
— Мне и на родине комфортно, и к Торонто прикипел. Город с первых дней в «Мэйпл Лифс» понравился. В Канаде мой младший родился, семья много лет там живет. Как только в России завершается чемпионат, еду к ним. Но где бы ни находился, всегда помню, откуда я, где родился и вырос.
— Дмитрий Миронов в Торонто играет за команду «Кремлинс». А вы?
— У меня не получается. Когда в Канаду приезжаю, почти все время провожу с родными. А «Кремлинс» — это команда из русскоговорящих ребят Торонто. Дима у них играющий тренер, кстати.
— Миронов в разные годы выступал за «Торонто» и «Детройт». Одна из первых команд в вашей тренерской карьере — «Торонто Ред Уингз». Что это за мутант?
— В детском хоккее Канады часто берут названия из НХЛ. Хотя ни к «Детройту», ни к «Торонто» тот клуб не имел отношения. Просто местная детская команда из лиги JHTL.
— Ваша хоккейная школа в Торонто еще функционирует?
— Как я начал работать в России — перестала, в 2005 году. Восемь лет просуществовала.
— Почему закрыли?
— Сначала думал оставить на кого-то…
— Но?..
— Посчитал нецелесообразным. Нужно ведь постоянно держать руку на пульсе. Иначе теряется уровень. Все восемь лет я сам вел занятия. Чувствовал все процессы. А на расстоянии качественно руководить нереально.
— В вашей школе ведь немало игроков НХЛ были на подкатках…
— Хватало. Но я не люблю афишировать имена.
— Любопытно ведь…
— Большинство ребят занимались у меня дополнительно, совершенствовались. Играли они в других командах. Это были и семилетние мальчишки, и действующие на тот момент игроки НХЛ. На определенном этапе карьеры мы помогали им улучшить некоторые навыки.
— Во внехоккейный бизнес не пытались удариться?
— Нет. Я четко знал, что хочу остаться в хоккее. Тренировал, еще будучи хоккеистом. Тогда же зародились мысли о школе. Начал с детского уровня. Потом последовало предложение «Локомотива»…
— …ваш первый тренерский опыт в России.
— В Ярославль с радостью поехал. Хотелось развиваться, а это была новая ступень.
«Ты из Сибири? Серьезно?..»
— Мы посчитали, что ваш родной Томск дал лишь семерых игроков хоккейному миру. Как вас угораздило встать там на коньки?
— Рос в спортивном дворе. И в хоккей гоняли, и в футбол. Брат мой еще гандболом занимался. Я не хотел отставать. Правда, прежде чем встал на коньки хоккейные, пару лет занимался фигурным катанием. Но хоккейный бум, зародившийся в СССР на стыке шестидесятых и семидесятых, подтолкнул меня взять в руки клюшку.
— Сейчас в Томске, насколько мы в курсе, с хоккеем дела не ахти.
— К сожалению… Нашему виду спорта должного внимания не уделяется. Хотелось бы, конечно, чтобы ситуация изменилась. Город-то спортивный.
— Только с перепадами температур зимой до минус пятидесяти…
— Морозы закаляют. Мальчишками мы постоянно на улице пропадали. Если хоккей — только на открытых площадках. Во Дворец спорта пускали редко. А когда пускали, нам становилось душно — настолько привыкли к естественной среде.
— Андрей Трефилов, вспоминая свое кирово-чепецкое детство, рассказывал: «Морозы были такие, что шайба, ударяясь о штангу, раскалывалась надвое».
— У меня история другого рода. Поехали как-то на турнир в Кемеровскую область. За окном минус сорок пять, а соревновались на улице…
— Жуть!
— Матчи отменять не стали. Только продолжительность сократили: два периода по десять минут. Играли двумя пятерками. Пока одна находилась на льду, вторая бежала в раздевалку греться. Как только подходило время смены — бежали назад. И так все двадцать минут. Ребята — молодцы. Стойко держались.
— В «Торонто», говорят, сильно удивились вашему происхождению.
— Было дело. Прихожу как-то на тренировку, а Пат Бернс, тренер наш, спрашивает: «Ники, это правда?» — «Что правда?» — удивляюсь. «Ты точно из Сибири?»
— Любопытная постановка вопроса…
— Оказывается, в этот день вышла газета, в интервью которой я поведал, что родом из Сибири. «Да, из Сибири», — подтверждаю. Он заулыбался: «Да ладно?! Из Сибири?! Серьезно?!»
— Сразу в первое звено поставил?
— А я в тот момент и выходил уже в первом. Многим канадцам Сибирь казалась чем-то недосягаемым.
Непродолжительные поиски Якушева
— Вы же первые шаги на взрослом уровне в Минске делали?
— Да, приехал из Томска повышать мастерство. Школа «Юности» в тот момент хорошо котировалась. В нее немало ребят из других городов стремились попасть, но брали лишь тех, кто подходил по уровню. На семейном совете решились на переезд. Решение непростое: где Томск, где Минск — четыре тысячи километров. Мне пятнадцать лет… Но надо было двигаться вперед.
— С Сергеем Федоровым там не пересеклись?
— Не успел. Когда он в «Юности» появился, я уже в Москве играл.
— Минск — столица союзной республики, Томск — провинциальный промышленный город-студент. Контраст в глаза бросился?
— Было такое. Правда, особо по сторонам оглядываться не успевал. Жил и учился в спортивном интернате. На что-то еще времени не хватало. К тому же я попал в юношескую сборную. Когда возвращались с турниров, садился за учебники — зубрить ту часть школьной программы, что упустил.
— Вы ведь и за сборную Белоруссии поиграли…
— Так и есть. На Спартакиаде народов СССР в Норильске. А вскоре, в 1982 году, перебрался в Москву.
— Редкий случай: вы разом три столичных гранда заинтересовали.
— Владимир Киселев пригласил в «Динамо». Одновременно звали «Спартак» с ЦСКА. Я выбрал бело-голубых, но красно-белые стояли на своем, и в 1989 году я ответил им согласием.
— Жесткий динамовский стиль подтолкнул?
— Скорее, вытолкнул… Я не смог там раскрыться в должной мере, на мой взгляд.
— Военное звание в «Динамо» имелось?
— Лейтенант. Когда ушел, стал офицером запаса. В «Спартаке» уже не был связан с армией. О том переходе ни разу не пожалел.
— Наступала пора тройки Прохоров — Болдин — Борщевский.
— Моя игра подходила под спартаковский стиль. И Александр Якушев, наш главный тренер, поверил в меня по-настоящему. Вскоре появилось наше сочетание.
— Долго Якушев его прикидывал?
— С Игорем Болдиным сразу объединил. А спустя несколько матчей к нам подключили Виталика Прохорова. Больше ничего не меняли.
Вместе пришли, вместе ушли
— В Альбервиле от вашего трио глаз было не отвести: 23 очка на троих в восьми матчах. Вы наряду с Андреем Хомутовым — лучший снайпер (семь шайб).
— Все наши голы и очки — плод коллективного творчества. У нас троих к тому же по жизни сложилась дружба. Та команда в целом монолитной была. Настоящий кулак. В нас мало кто верил. Но главное, что верили мы. Во многом поэтому победили.
— В «награду» получив олимпийский гимн и олимпийский флаг вместо государственного…
— Такая была ситуация в стране. Не наша в том вина. Неважно, как называлось государство. Мы бились за страну, друг за друга, за родительский дом…
— …начало начал.
— Конечно, в момент триумфа нам хотелось слышать гимн СССР. С ним у нас ассоциировались все победы сборной. Но чувство радости от триумфа, гордости затмевало все. Мы знали, откуда приехали. Знали, что несколько минут назад доставили радость огромному количеству людей. Несмотря ни на какую политику, та победа вошла в историю как победа нашей страны.
— Капитаном той сборной был 31-летний Вячеслав Быков.
— И это назначение ни у кого не вызывало сомнений. Слава пользовался огромным уважением в команде. Настоящий лидер.
— С тех пор сдружились?
— Тогда, кстати, мы не были большими друзьями. Разве что периодически общались, изредка виделись. Нас СКА сплотил. Огромное удовольствие от совместной работы получил.
— Поэтому ушли вместе?
— Так, на мой взгляд, этично: вместе пришли, вместе ушли. При этом с клубом отличные отношения сохранились. Этот сезон навсегда останется в моем сердце. В Питере уникальные болельщики, на каждом матче заполнялись все двенадцать тысяч кресел Ледового. Поддерживали нас даже в, казалось бы, безнадежные моменты.
— Как, например, при 0–3 в серии с ЦСКА.
— В том числе. Еще вопрос, смогли бы мы без поддержки болельщиков склонить чашу весов в свою сторону. Тяжело, конечно, осознавать, что в новом сезоне я их не увижу. Питер — поистине хоккейный город. Но было принято такое решение.
В «Чикаго» приветствуется такой стиль, как у Панарина
— Многие, кстати, удивились, что Быков с Захаркиным именно вас позвали в тренерский штаб СКА. Вроде пересекались только в Альбервиле…
— С Игорем я встретился на Олимпиаде в Сочи. Много разговаривали о хоккее. Оказалось, наши взгляды на игру во многом схожи. Команды Быкова и Захаркина всегда играли интересно и конструктивно. Спустя какое-то время встретились с Вячеславом и приняли решение работать вместе. В итоге провели очень интересный сезон, от совместной работы во время которого я получил огромное удовольствие.
— Свое тренерское кредо вы однажды сформулировали так: «Я не демократ, но и кричать на игроков себе не позволяю». А вот фраза Быкова: «Я диктатор профессионализма!» Есть между ними что-то общее, согласитесь…
— Возможно. В моем понимании демократия не подразумевает анархию и отсутствие дисциплины. Игроков нужно уважать, и отношения с ними надо выстраивать на взаимном доверии.
— Прямо как с Вячеславом Аркадьевичем общаемся…
— Как тренеру мне нужно вывести хоккеиста на его максимум. Накричать — самое простое. Важно помнить, что каждый из этих парней — личность, индивидуальность. К каждому должен быть свой подход. Кому-то, как Панарину, например, было необходимо помочь раскрыться, выйти на новый уровень.
— И он вышел, выдав лучший сезон в карьере.
— Он попал в хорошие условия для роста. Но это далеко не предел для него. Потенциал у Артемия очень высокий. Лишь бы не останавливался на достигнутом.
— А ведь некоторые скептически смотрят на его перспективы в НХЛ: «Какой “Чикаго“ с такими габаритами? Зашибут!»
— Так разве в НХЛ сейчас много крупных результативных ребят? Кейн, Дацюк, Зеттерберг, Тарасенко, Кучеров далеко не здоровяки. А какие дивиденды своим клубам приносят! Все от характера зависит.
— Вспомним хотя бы Тео Флери…
— В «Чикаго», между прочим, такой стиль, как у Артемия, приветствуется. А достается в НХЛ всем: и маленьким, и большим. Мне 23 года назад тоже говорили: «Коля, куда ты едешь? С твоими габаритами будет тяжело».
— В ответ на это вы в дебютном сезоне 74 очка набрали. Больше в «Торонто» лишь у Дуга Гилмора имелось, оформившего тогда свои рекордные 32 шайбы и 95 передач.
— У нас команда с характером подобралась. Друг за друга — стеной! Мы тогда рекорд «Мейпл Лифс» по количеству набранных за сезон очков установили — 99. Я опытным игроком в НХЛ уехал — 27 лет. Были предложения из Европы, но я хотел испытать себя в лучшей лиге мира.
Рассмешить Доктора Зло
— В заграничной жизни быстро адаптировались?
— Помогло, что семья рядом была. Весь быт — на жене. Я с головой в хоккее. Клуб предоставил переводчицу. Помогала многие вопросы решать. Хотя из-за незнания языка хватало и нелепых моментов.
— Например?
— Помню, пропускал матч с «Ванкувером» — восстанавливался после травмы. Шел плей-офф. В холле у раздевалки, вижу, актер Майкл Майерс.
— Тот, что Остин Пауэрс и Доктор Зло в одном лице.
— Он самый. Майкл — большой поклонник «Торонто». Увидел меня, спрашивает: «Почему не играешь?» Поясняю: «Так, мол, и так. Травма, восстановление, тренер решил поберечь». Майерс покачал головой, говорит: «А где вы ужинаете сегодня?» Отвечаю: «Да не знаю, почему тренер меня не заявил, — это у него лучше спросить».
— Как в анекдоте: «Сынок не ходи на дискотеку — оглохнешь». — «Мама, не беспокойся, я поужинал».
— Потом, кстати, он изобразил эту сценку в своей юмористической программе.
— Еще североамериканцы любят пену для бритья в коньки набрызгать. Считают это смешным.
— Не знаю насчет коньков, но был у нас один игрок, он любил на ходу перчатки надеть и выбежать. Натягивает как-то раз шлем на голову, на руки перчатки — и как заорет…
— Пена?
— Крем.
— Противно.
— Не спорю, неприятно. Этот юмор я в целом недопонимал. В Союзе нам на сезон одну пару перчаток выдавали, и что хочешь делай, но доиграй в ней чемпионат. У нас годами к форме бережное отношение вырабатывалось, а тут такое.
Прием с разрывом
— Был в «Торонто» такой канадец — Дрейк Береховски.
— Да, хороший защитник — в первой десятке драфта-1990 выбирался.
— Так вот. Откуда у него эстонское гражданство?
— Эстонское? Если честно, удивили. Не знал. Он, конечно, последние годы карьеры в Европе выступал, но точно не в Эстонии.
— Самый грязный игрок, против которого играли?
— Таких немало встречалось. Тогда хоккей был другой: сплошь зацепы да грязь. Не от хорошей жизни правила поменяли. Техничным игрокам становилось все сложнее, много травм они получали. За последние годы хоккей серьезно почистили. Сейчас любой зацеп карается двумя минутами.
— Разрыв селезенки — следствие работы одного из «грязных» парней?
— В том-то и дело, что в безобидной ситуации его получил. Играли с «Флоридой». Против меня у борта провели силовой прием. Не сказать, что грязный, не сказать, что жесткий. Просто силовой прием. Я ударился об угол борта, почувствовал боль. Мелькнула мысль: ребра. И спокойно покатил на лавку.
— Ошиблись…
— Выхожу на следующую смену. Получаю классную передачу, выкатываюсь один на один и… шайба сходит с крюка. Со мной никогда такого не было!
— Тренеры не напряглись?
— Они первыми заметили неладное: «Ник, все в порядке?» Затем — доктора: «Как ты себя чувствуешь?» — «Слабость, — говорю, — какая-то». Отправили в раздевалку. Отсиделся минут десять — вроде полегчало. Вернулся на лед. Но вскоре самочувствие ухудшилось.
— Вас не клубный врач ведь в больницу отправил?
— Нет — доктор, присутствовавший на игре как зритель. Он, кстати, и операцию мне делал. Выяснилось, я много крови потерял.
— Но даже в таком состоянии умудрялись бегать.
— В совокупности три смены провел с разрывом селезенки.
— Как гласит современный сленг — жесть…
— Но даже после такой травмы я не сомневался, что хочу играть. Однако началась какая-то черная полоса: повреждение за повреждением…
— Невезение или подсознательный страх притягивал?
— Боялся бы — сразу бы завершил. Скорее, череда неудач. Травмы ведь самые разнообразные. По ходу второго сезона из-за повреждений провел только 45 игр (еще 15 в плей-офф. — «Спорт День за Днем»).
— Но еще два сезона в НХЛ пробыли.
— Неполных. Когда после обмена из «Торонто» в «Калгари» я в восьмом матче сломал два ребра и защемил нерв, выходить на лед стало тяжело. Следующий чемпионат начал в «Далласе», но травма не давала покоя, и я перебрался в Европу. Немного поиграл в Германии, вернулся на лечение в Торонто, а после — назад, в «Спартак».
Философия одностороннего движения
— Из-за травм в 33 года карьеру завершили?
— Я не могу делать что-то, не выкладываясь. А повреждения не позволяли действовать со стопроцентной отдачей. Приходилось превозмогать себя, пересиливать. Тогда и понял, что, видимо, пора…
— Хотя за год до этого стали лучшим бомбардиром чемпионата страны, набрав в «Спартаке» 44 очка…
— Все так. Но пресловутые болячки продолжали преследовать.
— Самая удивительная на вашей памяти судьба после окончания карьеры?
— Большинство все равно остается в хоккее: кто-то тренером, кто-то функционером, кто-то в эксперты на ТВ или в газеты подается. Джим Макоун, с которым мы делили номер в «Торонто», ударился в бизнес. Каждому свое.
— Помните свою реакцию, когда узнали, что Прохоров ушел в монастырь?
— Кажется, в газете прочитал. Для меня это было неожиданно…
— Поняли его?
— Значит, ему это было нужно, раз он решился на такой шаг. Если честно, никогда не разговаривал с Виталием на эту тему. Но, наверное, ему это помогло в жизни.
— Сами, оглядываясь назад, о чем жалеете?
— А смысл? Как максималист постоянно стремлюсь прогрессировать. Жизнь — это улица с односторонним движением, по которой нужно двигаться только вперед. Вот и вся философия…