«To be or not to be?» – вопрошает герой шекспировской трагедии. «To pee or not to pee?» – впору вопрошать любителям шахмат, после того как руководитель болгарской делегации Сильвио Данаилов, развязав «туалетную» войну, фактически сорвал объединительный матч на звание абсолютного чемпиона мира.
В этой истории меня больше всего впечатлила речь Владимира Крамника, сказанная им на пресс-конференции по итогам несостоявшейся пятой партии матча. Я начну прямо с нее, а что будет непонятно – объясню по ходу дела.
Оказалось, что Крамник умеет говорить! Куда только делся обычный, «всегдашний» Крамник – флегматик, с аристократической скукой повествующий о тончайших нюансах бытия. Видимо, припекло. Оказалось, что Владимир может говорить хлестко, зло, эмоционально – причем на двух языках сразу, не испытывая при этом ни малейших неудобств.
Крамник сказал несколько принципиальных вещей. Первое – то, что правила матча на первенство мира, утвержденные регламентом и подписанные обеими сторонами, не могут меняться по ходу самого матча! Как говорят мальчишки во дворе, «заиграно».
Почему это так важно? Дело в том, что Апелляционный комитет настаивает, что в английском оригинале регламента матча употреблен предлог «and», а не «with». То есть организаторы матча обязуются предоставить участникам «комнату отдыха и туалет», а не «комнату отдыха с туалетом», а если так, то этот чертов туалет не обязательно должен располагаться в комнате отдыха, он может быть где угодно.
Крамник возражает – и он абсолютно прав. Перед началом матча обе стороны осмотрели комнаты отдыха. Эти комнаты включают в себя туалеты, душевые и прочие интимные подробности. Все согласились. Первая партия матча была сыграна именно на таких условиях. Всё! Дальше – «заиграно», правила изменяться не могут.
Второй важный момент в речи Крамника – это камеры видеонаблюдения. Владимир отметил, что само по себе наблюдение в комнате отдыха – уже вторжение в его частную, приватную жизнь. Но он пошел на это, чтобы отмести всякие подозрения в нечестности. Он пошел даже на то, чтобы пленки с этих камер мог видеть главный судья, если у того появятся хоть малейшие подозрения. Но то, что эти пленки попали к противнику (напомню, что в своем пресс-релизе Данаилов по секундам разбирает поведение Крамника в комнате отдыха) – беспрецедентно и отвратительно.
И здесь Крамник прав, прав дважды. Во-первых, он прав как спортсмен. Забудем на минутку о «туалетных войнах» и представим себе, что идет спортивный поединок на высшем уровне. И одной из противоборствующих сторон в руки попали пленки, на которых видны реакции противника, запечатленные со всей возможной дотошностью. Какой ценнейший источник информации! И как можно было допустить, чтобы эти пленки были переданы болгарской делегации?
Но Крамник прав и как человек, как мужчина. У мужчины, даже не старого, может быть тысяча причин, в том числе медицинских, чтобы ходить в туалет чаще обычного. И любой нормальный мужчина менее всего расположен делать сей факт «достоянием общественности» (а Данаилов ультимативно настаивал на том, чтобы показать все пленки журналистам).
С Данаиловым, в общем-то, все ясно. Я позволю себе еще раз зачитать пассаж из его протеста:
«Чемпион мира Веселин Топалов возмущен сомнительным поведением своего соперника г-на Владимира Крамника, принимающим практически все свои самые ответственные решения в туалете».
Человек, который так, в такой форме выражает свои мысли, не стоит бумаги, на которой эти мысли записывает. Но Крамник обращается не к нему – а к вменяемым членам шахматного сообщества. Он говорит о корректности, об элементарной человеческой чистоплотности. Если уж приспичило болгарской делегации поднимать «туалетную» тему, это необходимо было делать с максимальным тактом!
Наконец, Крамник своими словами сказал о том, о чем я несколькими минутами ранее спрашивал господина Макропулоса.
Господин Георгиос Макропулос – вице-президент ФИДЕ, а еще он глава пресловутого Апелляционного комитета. Как только стало ясно, что пятая партия не состоится, он, опережая Крамника, созвал свою пресс-конференцию. И говорил примерно час. Обо всем: о том, из какого материала сделана перегородка на сцене между игроками и зрителями, о том, как благородно вели себя все члены Апелляционного комитета во время заседания, о тонкостях перевода с русского на английский и обратно, и, разумеется, о туалетах. О туалетах он говорил больше всего. В конце концов я не выдержал.
Я сказал: «Господин Макропулос! За эти дни мы уже сто раз слышали слово «туалет». Это конечно, очень важно, но, как мы все понимаем, претензии господина Данаилова обращены не к тому, что Владимир Крамник ходит в туалет, а к тому, что в туалете он мог получить компьютерную подсказку. Так почему члены Апелляционного комитета не задали господину Данаилову самый главный вопрос: какой ход Крамника вызвал у него такие подозрения?»
Я неспроста задал этот вопрос. Все четыре партии матча я наблюдал из пресс-центра, где находилось немало гроссмейстеров и мастеров. Много раз мы отмечали случаи антикомпьютерной игры Крамника – то есть, грубо говоря, его ошибок, которые тут же «разбирала по косточкам» компьютерная шахматная программа. Случаев, позволявших заподозрить Крамника в нечестной игре, не было зафиксировано ни разу.
Давайте еще раз вспомним перипетии каждой партии.
Первая партия. Крамник играет белыми, по дебюту получает небольшой перевес. Затем неудачно маневрирует, и перевес переходит к Топалову, который, однако же, объективно не в состоянии пробить оборону Крамника. В своем упорном стремлении к победе Топалов перегибает палку и проигрывает одноходовым зевком.
Вторая партия. Крамник играет черными. Благодаря лучшей дебютной подготовке Владимир легко уравнивает позицию, но затем играет небрежно. Топалов великолепной жертвой ферзя ставит перед противником трудные задачи. Крамника может спасти лишь серия единственных – труднонаходимых для человека, но исполняемых компьютером – ходов. Крамник ошибается первым же ходом! Топалов может выиграть немедленно, но удивительным образом не замечает своего счастья. После обоюдных ошибок партия переходит в окончание, в котором Крамник, играя за сильнейшую сторону, несколько раз проходит мимо компьютерных рекомендаций. Тем самым он сильно осложняет себе выигрыш, но в этот момент Топалов снова ошибается, и его поражение становится неминуемым.
Третья-четвертая партии. Спокойная маневренная борьба, в которой Крамник время от времени просчитывается в не самых сложных вариантах. Особенно это касается третьей партии, где компьютер дважды находит за Крамника едва ли не выигрывающие продолжения. Но Крамник оба раза делает подчеркнуто осторожный, капитальный ход – в точном соответствии со своим стилем. И упускает победу, партия заканчивается вничью. Где же тут компьютерная подсказка?
В ответ на мой вопрос Макропулос… начал орать. И чем громче он вопил, тем яснее я понимал, что ответа на свой вопрос я не получу. Я его и не получил.
Именно об этом, только своими словами, говорил Крамник. Что любой серьезный шахматист, любой квалифицированный болельщик, внимательно и критично проанализировавший партии матча, неизбежно придет к тому же выводу: компьютерное вмешательство в игру Крамника полностью исключено. А если так, значит, вся «туалетная война», развязанная Данаиловым, выдумана от начала и до конца.
Но Крамник сказал и еще кое-что – в самом конце своего выступления. Он сказал, что ценит усилия организаторов матча. Что призовой фонд велик, а звание абсолютного чемпиона мира заманчиво. Но что на белом свете есть еще одна ценность. И она ценнее любого звания.
Эта ценность – человеческое достоинство.
Крамник сказал, что не позволит вывалять себя в этом дерьме. Может быть, это и было самым главным в его речи.