Еще несколько лет назад фамилия Михайлов была неразрывно связана со СКА. Как ни крути, тренировал армейцев Борис Петрович много лет, а его сын Егор тоже долгое время не снимал армейских погон. Они и теперь работают в одной команде, правда, уже в другой — новокузнецком «Металлурге».
— Вы с отцом за сезон друг от друга не устаете? Он ведь, наверное, к вам требовательнее, чем к остальным, как все родители?
— Претензии к игрокам у него одинаковые: виноват. Удивительно, но все время получалось, что в команду меня приглашал не он. Уже играл в СКА, когда он пришел. В «Металлург» меня тоже пригласил Николаев, а потом команду возглавил отец. Что касается отпуска, то отдыхать мы ездим отдельно. Единственное, приезжаем летом погостить на дачу к родителям.
— По Питеру скучаете?
— Это мой второй любимый город после Москвы. У меня там осталось много друзей, с которыми мы постоянно созваниваемся. Каждый год приезжаю в город на Неве с семьей на пару денков. Непременно ездим в Петрергоф на фонтаны.
— Майка СКА у вас осталась?
— Висит на вешалке в загородном доме рядом с остальными игровыми свитерами. Не люблю развешивать такие вещи по стенам.
— В Новокузнецке играет много бывших армейцев…
— Например, с Максом Соколовым и Маратом Давыдовым играл, когда мне было еще 16 лет!
— Следите за судьбой СКА? Не обиделись на питерских за то, что отцу пришлось сметить клуб?
— Это профессиональный подход к делу. Есть компания, которая платит деньги игрокам и тренерам. Естественно, они хотят видеть результат. Раньше о таких зарплатах не могло идти и речи. СКА не входил даже в десятку по этому показателю. Сейчас все изменилось, и меня это только радует. В свое время мечтал об этом и дождался. Наконец на команду второго по величине города России нашли деньги!
— На вашем лице такой заметный шрам. Была серьезная травма?
— Когда играл в юниорской лиге в США, попал в автокатастрофу. Мы ехали на клубном автобусе. Сидел у прохода и, когда случилось столкновение, упал в него и едва не лишился жизни. Вытащил меня из автобуса нынешний тренер «Детройта», за что очень благодарен ему. Помню, был в полушоковом состоянии: перерезал сухожилия, был весь в крови, один глаз ничего не видел… Может, и к лучшему, что все это случилось там, а не у нас. Скорая приехала быстро, и уже через пятнадцать минут оказался на операционном столе. Потом полгода восстанавливался.
— Что скрывать, Борис Петрович — человек строгий, но у вас, вижу, когда-то было проколото ухо…
— Эх, было время… Носил две сережки в ухе. Когда распался Союз, отец год работал в Швейцарии, и мы жили вместе с ним. Там были другие нравы. Мне тогда было 13 лет, и ужасно захотелось проколоть уши, как у некоторых местных парней. Но родители были категорически против.
— И все же вы их не послушались?
— Через год мы вернулись обратно. Отец работал в Питере, а мы с командой поехали на турнир в Германию… В общем, там мы всей командой, человек пятнадцать, пошли в салон и понапрокалывали себе уши.
— Отец за ремень не схватился?
— Я его заранее подготовил. Позвонил и сказал, мол, папа, проколол уши — готовьтесь. Тем более увидел его уже спустя несколько месяцев, поскольку мы работали в разных городах. А вот татуировку мне делать никогда не хотелось. Уши, если что, зарастут, а рисунок на теле с тобой навечно останется.