Третья партия матча Крамник-Топалов выдалась сравнительно бедной на события. Соперники повторили дебют первой партии – Каталонское начало; затем Топалов свернул в сторону, но уравнения не достиг. Крамник, игравший белыми, наращивал свое преимущество; в какой-то момент оно стало значительным, может быть, даже решающим. Однако недостаток времени на обдумывание (шахматисты называют это состояние «цейтнот» – от немецкого «Zeitnot») помешал Крамнику распорядиться своим преимуществом в полной мере; к тому же Топалов искусно поддерживал напряжение на доске. Имея в запасе фору в два очка, Крамник предпочел не рисковать. Когда на его часах пошел отсчет последней минуты, а позиция все еще оставалась очень сложной, россиянин жертвой ладьи форсировал вечный шах. Ничья.
Вот и все события. Негусто, не правда ли? Но такое впечатление может сложиться, только если рассматривать эту партию отдельно, как бы «саму по себе». В том-то и дело, что любая – и самая яркая, и относительно бледная – партия в матче на первенство мира ни в коем случае не «сама по себе», она – лишь часть целого. И пока матч не закончился, бессмысленно строить догадки о том, какая из партий повлияет на ход матча в большей, а какая – в меньшей степени.
В матче на первенство мира мелочей нет.
Вот лишь один пример. Каждому из участников полагается комната отдыха. Зрителям эти комнаты не видны, так как полностью скрыты за сценой игрового зала. Сделав ход, игрок, если пожелает, может удалиться в свою комнату отдыха, выпить кофейку с рогаликом, посидеть, полежать – расслабиться, одним словом. А затем вернуться на сцену и продолжить борьбу.
Осматривая комнаты отдыха перед началом матча, менеджер Крамника, немец Карстен Хензель, сделал несколько малозначительных замечаний. В свою очередь, менеджер Топалова, Сильвио Данаилов – лишь одно. Он потребовал убрать из комнаты электронный монитор, на котором предполагалось в режиме «on-line» демонстрировать положение на доске.
Скажете, мелочь, придирка? Отнюдь! Это верный и очень сильный психологический ход.
Зачем вообще в комнате отдыха транслировать партию? А вот зачем. Предположим, игрок, удалившийся в свою комнату, расслабился сверх меры: закрыл глаза, потерял счет времени. Соперник уже сделал ход – как об этом узнать? Никак. Время идет, часы тикают, а игрок, как говорится, ни сном, ни духом. А тут – бросил взгляд на монитор, увидел, что подошла твоя очередь хода, вернулся на сцену и продолжил партию как ни в чем не бывало.
Все верно. Но у этой услуги есть побочное действие, о котором, разумеется, было известно команде Топалова и с которым они были категорически не согласны. Все дело в том, что, имея монитор в комнате отдыха, игрок может вообще не возвращаться на сцену!
Что ему там делать? Чего он там не видел? Соперника, который мечтает только о том, чтобы разодрать тебя на клочки?
Поэтому игрок сидит себе в комнате и смотрит на монитор. Ему комфортно и сухо, и ничто не мешает его раздумьям. А на сцену он возвращается лишь затем, чтобы исполнить ход на доске. После чего снова бежит в облюбованный закуток.
Читатель, возможно, решит, что картина, нарисованная корреспондентом, является лишь плодом его воображения. Вынужден читателя разочаровать. Прецеденты такого рода в матчах на первенство мира уже случались – особенно, если участники матча находились между собой в подпорченных отношениях (или отношения отсутствовали как таковые). К примеру, в матчах Карпова, сперва с Корчным, а затем и с Каспаровым, нередко можно было видеть, как на сцене оставался поочередно лишь один из соперников. Второй, будто в детской игре в салочки, прятался. «А кто не спрятался, я не виноват».
Конечно, зрители негодуют. Им хочется наблюдать борьбу двух личностей во всей своей полноте, «театр одного актера» их не устраивает. Но зритель интересен команде Топалова лишь постольку поскольку. Разумеется, Данаилов подал протест, исходя совсем из других соображений. Крайне важно, чтобы Крамник находился на сцене как можно дольше! Чтобы Топалов видел глаза своего соперника, мог воздействовать на него, мог оценить его реакцию на свой ход, мог догадываться, о чем тот думает, чем Крамник доволен, чем недоволен… Возможностей для наблюдений масса, и единственное препятствие – монитор в комнате отдыха. Поэтому – долой его!
Я подробно остановился на одном, внешне мало чем примечательном эпизоде психологической борьбы. Можете сами представить, сколько их всего, таких эпизодов, кусочков мозаики. Упусти хотя бы один – и твоя мозаика не сложится, а соперник будет праздновать успех.
Вот еще один пример, скорее анекдотический, но тоже очень показательный. Третьей партии предшествовал день отдыха, и на пресс-конференции я поинтересовался у обоих участников, как они провели этот день. Топалов отвечал подробно, что называется, без всякой задней мысли. Он рассказал, что по совету президента ФИДЕ Кирсана Илюмжинова сходил в православный храм, поставил свечку. «И как, помогло?» – спросил кто-то. «Если сегодня набрал больше, чем ноль, значит, помогло», – отвечал Топалов. И продолжил: затем мы разделили вечернюю трапезу, попили чай… «Калмыцкий?» – раздался тот же голос. «Нет, нормальный», – простодушно ответил Топалов (болгарин говорит по-русски хотя и уверенно, но все же, как видим, не без издержек). И спокойно завершил свой рассказ.
Крамник же ограничился тем, что сообщил, будто он «читал книжки и смотрел телевизор». Как ни пытали его журналисты – что за книжки, какие телепрограммы, и мыслимое ли дело убить весь день только лишь на просмотр телевизора и чтение – более ничего они от Крамника не услышали.
Спрашивается, почему? Какая необходимость шифроваться даже в таких мелочах? А ответ довольно прост, и ответ единственный. «Нипочему» или, вернее, очень даже «почему». Как Штирлиц, свернув на обочину, всякий раз спит ровно двадцать минут, как Глеб Жеглов, видя постороннего, тут же переворачивает любую бумажку на своем рабочем столе, так и Владимир Крамник подсовывает журналистам «дезу» по любому, даже самому пустяковому поводу. Это привычка, она вырабатывается годами и со временем превращается в условный рефлекс. Ни грана информации врагу! Ни капли в чужие глаза, ни словечка правды в чужие уши!
Потому что мелочей, Шарапов, в таком деле не бывает.