Завершившийся 13 октября объединительный матч на звание абсолютного чемпиона мира вернул шахматную историю на круги своя – покончил, хотя бы на время, с выявлением монархов по различным версиям, и, что не менее важно, продемонстрировал: классическая версия шахмат, вопреки усилиям сократить до минимума контроль времени на партию и выявлять победителей не в матчах, а в турнирах, не просто жива – такого интереса к шахматам, как во время поединка Крамник-Топалов, не было много лет.
В таблице наглядно продемонстрирована вся 120-летняя история выявления чемпионов, которая тринадцать лет назад пошла двумя путями, соединившимися сегодня. Нисколько не принижая заслуги чемпионов «по линии ФИДЕ» (туда вошли и матчи, проведенные после выхода Каспарова из рамок этой организации, и нокаут-чемпионаты мира, и круговой турнир в Сан-Луисе), обратим свои взоры на чемпионов мира – классиков, от Стейница до Крамника. Когда сами чемпионы высказываются о своих коллегах – это интересно. А нашим читателям будет особенно любопытно узнать мнение об «его великих предшественниках» Крамника – несколько лет назад, перед матчем с Петером Леко, Владимир дал им характеристики в статье «От Стейница до Каспарова», опубликованной на сайте www.e3e5.com.
Вильгельм Стейниц (1886 – 1894)
Александр Алехин:
«Стейниц был несомненно крупной фигурой, и до того, что он дал теоретической стороне в лучшую свою пору, очень и очень далеко всем нашим доморощенным философам от шахмат»
Роберт Фишер:
«Он – отец новой шахматной школы. До Стейница король считался слабой фигурой, и шахматисты строили свою игру на атаке на короля! Стейниц доказал, что король может сам о себе хорошо позаботиться, и не обязательно атаковать его, не получив позиционного преимущества».
Владимир Крамник:
«До Стейница в шахматы просто играли, а он начал их изучать. При всем уважении к первому чемпиону мира, я не могу назвать его основателем какого-либо учения. Он был экспериментатором и указал на то, что в шахматах наверняка существуют какие-то закономерности, о которых надо бы подумать».
Эмануил Ласкер (1894-1921)
Хосе Рауль Капабланка:
«Никто из великих шахматистов не был настолько непонятен для преобладающего большинства любителей и даже для маэстро, как великий Ласкер».
Михаил Ботвинник:
«Он не имел «вкуса», не имел «стиля», он все делал одинаково сильно, одинаково хорошо – в защите и атаке, в спокойных позициях и бурных осложнениях, миттельшпиле и эндшпиле. Ласкер всегда старался создать на шахматной доске такую ситуацию, в которой партнер чувствовал бы себя неуверенно».
Владимир Крамник:
«Ласкер – это великая фигура, он очень много глобального понял в шахматах. Недавно я снова посмотрел его партии и был поражен: для своего времени Ласкер знал необычайно много! Он первым понял важное значение психологических аспектов борьбы и начал учитывать их, первым начал варьировать стратегию и даже отчасти свой стиль в зависимости от соперника».
Хосе Рауль Капабланка (1921-1927)
Василий Смыслов:
«Игра Капабланки отличалась неповторимой интуицией, легкой и непринужденной манерой».
Роберт Фишер:
«Капабланка никогда полностью не посвящал себя шахматам и редко по-настоящему готовился к соревнованию. Его простота – миф. То, что он почти никогда не применял знания, заставляло его тем сильнее пытаться вникнуть в смысл позиции. Каждый ход, который он делал, должен был быть сверх острым для того, чтобы из ничего сделать все. Его игра носила форсированный характер».
Владимир Крамник:
«Капабланка просто гений. Он – исключение, которое не вписывается ни в какие правила. Я бы не сказал, что он что-то развил в шахматах. Такой человек мог появиться абсолютно в любой момент, как и Морфи: и в середине 20-го века, и в середине 19-го. Капабланка очень тонко чувствовал гармонию игры».
Александр Алехин (1927-1935, 1937-1946)
Эмануил Ласкер:
«Алехин вырос из комбинации, он влюблен в нее. Все стратегическое для него подготовка, почти что неизбежное зло. Ошеломляющий удар, неожиданные «пуанты» - вот его стихия».
Михаил Ботвинник:
«Глубина планов, далекий расчет, неистощимая выдумка характерны для Алехина. Однако главной его силой, развивавшейся год от года, было комбинационное зрение: он видел комбинации, расчитывал форсированные варианты с жертвами с большой легкостью и точностью»
Владимир Крамник:
«Алехин, конечно, большой работяга. У него стратегический талант, он первый, кто очень тонко чувствовал динамику. И в этом направлении он является первооткрывателем. Он показал, что можно не искать долгосрочные преимущества, а начинать с первых же ходов плести своеобразную сеть, каждым ходом создавать угрозы».
Макс Эйве (1935-1937)
Михаил Ботвинник:
«Эйве был прагматиком, он легко адаптировался к изменившихся обстоятельствах. Таким он был в жизни, таким – и в шахматах. Он изучил в шахматах все, что было опубликовано. Поэтому Эйве хорошо владел стратегическими приемами. Но прагматик не может быть стратегом, а стратег – прагматиком. И после матча-реванша 1937 года Алехин справедливо заметил, что по таланту Эйве является тактиком».
Михаил Таль:
«Макс Эйве был чемпионом лишь два года, но его заслуги в шахматах очень велики. Ганс Кмох сказал, что Эйве – гений организации. Тщательной подготовке, исключительной сосредоточенности, силе воли – вот чему мы учились у Эйве».
Владимир Крамник:
«Эйве очень грамотно подходил к делу, профессионально. Сам он был достаточно универсален. Я сам до конца и не понял, в чем заключался его стиль. Может быть, в сочетании компонентов. Плюс хорошая нервная система, очень здоровый подход к жизни; очень спокойный, уравновешенный человек”.
Михаил Ботвинник (1948-1957,1958-1960, 1961-1963)
Роберт Фишер:
«Наиболее сильное впечатление в Ботвиннике на меня произвела его самодисциплина. Он стал школой того, как избегать поверхностности. Я нахожусь также под впечатлением его самообладания и железной логики».
Анатолий Карпов:
«Ботвинник положил начало серьезному спортивному подходу к шахматам. Что это означает? Это – ужесточение борьбы требовало от шахматистов особой подготовки, чтобы переносить небывалые раньше физические и нервные перегрузки».
Владимир Крамник:
«Ботвинник, конечно, - новая эра в шахматах. Я бы назвал его первым настоящим профессионалом, первым человеком, который понял, что результат зависит не только от умения играть в шахматы. Он первым задумался над комплексной подготовкой к соревнованиям: не только дебюты, но и сон, режим. Физическая готовность, - в этом он был, конечно. Первопроходцем».
Василий Смыслов (1957-1958)
Михаил Таль:
«Смыслов – современный Капабланка. Мы все учились у него блестящей технике разыгрывания окончаний».
Тигран Петросян:
«Секрет поразительных успехов Смыслова мне известен. Он сумел вовремя перестроиться, нашел гармоничное равновесие между игрой «из общих соображений» и конкретным расчетом».
Владимир Крамник:
«Смыслов блестяще играл эндшпиль, и вообще игра у него лилась как песня. Смотришь его партии – возникает ощущение какой-то легкости, как будто рука сама делает ход, а человек при этом совершенно не напрягается, попивает кофе или почитывает газету. Ощущение какой-то моцартовской легкости! Никакого надрыва, напряга; все просто, но блестяще. Этим Смыслов мне импонирует; я очень люблю смотреть его партии».
Михаил Таль (1960-1961)
Макс Эйве:
«Таль – выдающееся явления в шахматах. Можете мне верить: я видел на своем веку очень много талантливых шахматистов».
Анатолий Карпов:
«После Ботвинника шахматам был необходим Таль – и он явился, огромный, яркий художник. Он пронесся быстрым, ошеломляющим ураганом, расчищая место своему антиподу Петросяну».
Владимир Крамник:
«Таль – это звезда, настоящий шахматный гений. Насколько я понимаю, этот человек был абсолютно лишен амбиций и играл в шахматы в первую очередь для своего удовольствия – он наслаждался игрой».
Тигран Петросян (1963-1969)
Роберт Фишер:
«Если бы Петросян играл посмелее, он был бы самым сильным шахматистом в мире. Петросян хорошо умеет видеть и устранять опасность за двадцать ходов до того, как она возникает!».
Михаил Ботвинник:
«Петросян создавал позиции, где события развивались как бы с замедленной съемкой. Нападать на его фигуры трудно: атакующие фигуры продвигаются медленно, они вязнут в болоте, которое окружает лагерь фигур Петросяна. Если наконец удастся создать опасную атаку. То либо уже мало времени, либо действует утомление».
Владимир Крамник:
«В Петросяне есть что-то загадочное. Он был блестящим тактиком и блестящим стратегом… Его сильнейшие стороны – это, безусловно, оборона и очень яркое тактическое зрение, благодаря чему, кстати, он был так силен в защите».
Борис Спасский (1969-1972)
Анатолий Карпов:
«У Спасского много сильных сторон: боевой спортивный характер, физическая закалка, безусловный шахматный талант плюс огромный опыт матчевых встреч в соревнованиях на первенство мира».
Роберт Фишер:
«Спасский сидит за доской с одинаковым выражение м лица, когда он матует или ему ставят мат. Он может прозевать фигуру, и вы никогда не будете уверены, это зевок или фантастически глубокая жертва».
Владимир Крамник:
«Он первый настоящий шахматный универсал. Мне очень нравится его широкая, масштабная игра. Думаю, он и сам такой широкий человек, который на мелочи большого внимания не обращает».
Роберт Джеймс Фишер (1972-1975)
Анатолий Карпов:
«Фишер вернул шахматам остроту, еще больше ужесточил их, довел спортивную сторону до предела: борьбы до голых королей. Он еще выше поднял универсализм, демонстрируя удивительную технику реализации преимущества, прекрасную комбинационную и позиционную игру».
Борис Спасский:
«Фишер представляет собой огромную шахматную силу. Великолепный гроссмейстер чистого, ясного стиля. Фишер чуть схематичен, но его игре присуща цельность, от которой испытываешь наслаждение».
Владимир Крамник:
«В лучшие годы у него была чистота Смыслова, универсальность Спасского, энергия Алехина. Его сила – кристальная ясность замыслов».
Анатолий Карпов (1975-1985)
Василий Смыслов:
«Он развивает линию Ботвинника на современной основе, сочетая классический подход к шахматам с теоретической эрудицией. Чемпион мира обладает огромной творческой энергией и высокой интенсивностью мышления, отличающими больших шахматистов».
Макс Эйве:
«Пожалуй, больше других Карпов напоминает Капабланку, хотя есть и одно важное отличие. Когда разыгрываешь партию Капабланки, невольно мелькает мысль: ой, как все просто, и я бы так мог. Партии же Карпова поначалу поражают своей стратегией, кажущейся нелогичностью, но вскоре становится ясно, что как раз в его игре и заключается высшая логика».
Владимир Крамник:
«Говоря полушутя-полусерьезно, он опроверг постулат Стейница, который гласит: имеющий преимущество обязан атаковать под угрозой его потери. А Карпов, имея преимущество, начинал стоять на м6есте, и его преимущество увеличивалось! По-моему, никому ни до, ни после такое не удавалось: как это возможно, я не понимаю. Этот компонент его игры меня всегда поражал и восхищал».
Гарри Каспаров (1985-2000)
Михаил Таль:
«Каспаров играет во взрывные, исключительно динамичные шахматы, причем его практическая игра подкреплена колоссальными теоретическими знаниями. Это и громадная фантазия, и логика, и постоянное стремление придавать игре привкус динамизма».
Михаил Ботвинник:
«Каспаров придерживается оригинального направления. Он стремится получить из полузакрытых и закрытых позиций открытую игру. И это он делает не так, как делал, допустим, Таль, который намеренно шел на ухудшение позиций. Каспаров играет, пожалуй, в стиле Алехина, и, быть может, Морфи».
Владимир Крамник:
«Безусловно, талант Каспарова огромен. Нет таких компонентов в шахматах, которые у него не получаются. У многих чемпионов мира было что-то «не их». А про Каспарова нельзя такого сказать: он может все».
Владимир Крамник (с 2000-го года)
История продолжается…