Мы проходим по фойе отеля, перегородки в котором — аквариум с разноцветными экзотическими рыбками. Замечаю, какие они яркие, словно акварельные. «Ух, — удивленно реагирует Благо, — а я их только сейчас увидел! Так бывает: второй сбор подряд в этом отеле, а деталей не замечаешь. Потому что привыкаешь к обстановке и сильно устаешь. Здесь на самом деле хорошие условия, поле рядом. Тренировки у нас интенсивные, но лучше тяжелый сбор, чем легкий, — потом в чемпионате будет лучше нам».
Оренбург и Евдокимов — новое для меня
— Как прошла адаптация в «Оренбурге»?
— Очень быстро: в первый же месяц уже познакомился со всеми и подружился. Мне легче, чем новеньким легионерам, потому что уже девятый год в России и многое привычно. А в «Оренбурге» хорошие пацаны: я говорю не только о футболистах, но и про весь персонал команды и клуба. Они помогли во всех вопросах.
— Вы же в команде условный «дед»…
— По возрасту можно и так сказать, но на самом деле у нас все равны. Конечно, то, что я взрослый, в первую очередь меня самого обязывает: я должен подсказывать молодежи моменты про футбол и в жизни, давать советы. Но это совершенно нормально: когда-то и мне подсказывали. Еще хочу сказать, что, несмотря на то что у нас тяжелая подготовка, все проходит весело, с шутками и улыбками. Мне это нравится.
— «Оренбург» — ваша четвертая российская команда. В какой было комфортнее всего?
— Трудно сразу сказать. В «Тереке» я провел четыре очень хороших года и познакомился с людьми, которых люблю и всегда буду уважать, — Кадыровым и Черчесовым. В «Амкаре» у меня были болгары, которые не просто хорошо приняли, но и стали настоящими, крепкими товарищами. А потом опять же Черчесов приехал туда. «Рубин» — команда, где тоже было все прекрасно, одна из топовых в России, всегда ставившая высокие цели. Мне это очень нравилось, было интересно. И вот сейчас «Оренбург» — новичок лиги, молодой коллектив, но с большими амбицими. В этом сезоне, уверен, мы останемся в премьер-лиге, а на следующий будут другие цели и задачи. Вообще рад, что мне удается работать под руководством Роберта Евдокимова, которого открыл для себя сейчас. У него очень насыщенный и правильный тренерский процесс, мы ясно понимаем его мысли и задумки на каждый матч. Если так будет дальше, то уверен, что у него большое будущее — станет одним из лучших тренеров в России. «Оренбург» и Евдокимов — это что-то действительно новое и свежее для меня.
Три кисловодских таксиста
— Прикипели к России?
— Да, очень. Могу сказать, что мне все в России нравится. Десять лет назад даже представить себе не мог, что так будет. Если честно, не хотел ехать. На тот момент, когда пригласили в «Терек», у меня было несколько предложений из Германии и Италии. С итальянцами (не скажу, с кем, а то некрасиво получится) я уже договорился, был, как говорят, на чемоданах. И тут неожиданное приглашение из России и совет президента «Славии»: «Поезжай, там все будет хорошо для тебя». Другие меня отговаривали, но я послушал его. И не жалею ни секунды. Хотя, наверное, тогда я выглядел со стороны как Витсель, который сейчас уехал в Китай (смеется).
— А как отговаривали? Какие аргументы приводили?
— В основном, что на Кавказе страшно, что там война и неизвестно, что завтра будет. Я приехал немного настороженным, но быстро понял: все, что за пределами России про Кавказ думают, — стереотипы. Даже тогда Грозный был совсем другим, чем его описывали в прессе в Европе, а сейчас так это почти Дубай. И еще люди там отличные. Я очень быстро с кавказцами нашел общий язык, понял их менталитет. Наверное, не зря говорят, что болгары на них похожи по характеру.
— И совсем ничего не пугало? Даже легендарная настойчивость кисловодских и минераловодских таксистов?
— Точно! Я про них должен рассказать особо, потому что никогда не говорил им громкое спасибо. У меня в Кисловодске было три друга-таксиста. Отличные ребята, которые были всегда готовы прийти на помощь. Бывало, не скрою, что звонил им со своими проблемами и в четыре-пять утра, и никогда не подводили. Слава Богу, что посылал мне всегда в дороге таких хороших людей!
Бабушка говорила: «Футболисты сплошь тупые»
— Давайте к началу дороги. Софийский район Суходол что за место?
— Мой родной и любимый квартал, который совсем не такой, как центр Софии. Я родился в маленьком доме и вырос на узких улицах без асфальта. Семья у нас была небогатая. Можно сказать и по-другому: иногда у нас не было денег на еду, и бывали дни, когда мы не ели нормально — только хлеб с водой. Зато у меня с братом был футбол, и мы с утра до ночи гоняли по улицам и дворам с мячом. Могу сказать, что у меня было счастливое детство, несмотря на то что ничего, что мы часто понимаем как счастье, в нем не было — ни денег, ни каких-то особых удобств.
— У вас была футбольная семья?
— Да, мой папа Боба занимался футболом, но еще в юношеском возрасте получил серьезную травму и закончил. Он никогда об этом не говорил, но я видел, что у него была мечта, чтобы я стал хорошим футболистом. Поэтому папа делал все возможное и невозможное, чтобы я получал необходимое для тренировок, чтобы учился хорошо. За всю жизнь не смогу отблагодарить его за те жертвы, которые он ради моего будущего совершал. Мои папа и мама — лучшие люди.
— В школе футболист Георгиев хорошо учился?
— Не просто хорошо, а очень хорошо. По-другому было нельзя, потому что мама была директором школы, а бабушка была директором до нее. У нас династия суходольских школьных директоров. Поэтому учиться они меня заставляли всегда, и спасибо, что делали это. Бабушка так вообще не хотела ничего слышать про футбол и тренировки. Она была женщина серьезная и все время повторяла, что футболисты сплошь тупые. С ее учительской стороны это, наверное, правильные мысли, но у каждой профессии есть свои минусы и свои плюсы (смеется).
— Судя по карте, от Суходола до вашей спортшколы было где-то около семи километров.
— Думаю, что даже больше, или, может быть, мне казалось, что больше, потому что маленький я как будто все время был в дороге. Чтобы вовремя на тренировку приехать, вставал в шесть утра, завтракал, ровно в семь был на остановке, потом полчаса ехал на автобусе до школы. Чаще всего висел на двери и добирался с ветерком: утренний автобус всегда переполнен. Тяжело было тогда с условиями. Сейчас заходишь в спортшколу, и глаза радуются: у молодых ребят есть все, и такое чистое, красивое. У нас не было воды и кругом была грязь. Убирали сами, чистили сами и тренировались после. Может быть, как раз из-за плохих условий в большой футбол попадали в итоге только те, кто не только был талантливым, но и был фанатом. Другие не выдерживали.
— Футболисты в России не очень любят внимание к своим добрым делам, но, насколько знаю, почти все помогают своим родным спортшколам и секциям. Вы тоже не исключение.
— Да, но я тоже не очень люблю про это рассказывать. Помогаю своей бывшей команде и своей школе… На самом деле компьютеры и прочее… Это даже не помощь, а благодарность. Люди, которые до сих пор там работают, сделали для меня намного больше, чем я смогу для них. Последние два года перед выпуском я почти в школе не бывал, потому что все дни были расписаны по тренировкам. Мои учителя и мои тренеры в меня как в футболиста еще тогда поверили и поэтому помогли мне и школу закончить, и игроком стать. Скажите мне, как измерить их добро…
Забил гол и сломал галик
— Свой первый футбольный подарок помните?
— Конечно, это были бутсы от папы. Моя мечта. Папа очень долго собирал на них и после этого подарка много в чем себе отказывал, чтобы компенсировать потраченные деньги. Я это сейчас понимаю, а тогда просто очень радовался. Чистил их каждый час, носил с собой везде в специальном пакете ну и, если честно, спал с ними тоже. Это был верх счастья. Самое огромное счастье.
— А свою первую травму помните? Удары по пяткам не наводили на мысль закончить с футболом?
— Мне было десять лет, голеностоп. Вот так: забил гол, тут же сломал галик и радовался. Голу, конечно. Хотел еще забивать много-много, поэтому наоборот получилось — не расхотел играть, а получил еще больший азарт.
— Были у маленького Благо кумиры?
— Марадона. И тогда был, и сейчас остался. Один-единственный.
— А как же сборная Болгарии образца 1994 года и ее сенсационное 4-е место на чемпионате мира?
— Это была фантастика! Маленькая страна, и такой успех. Я тогда чувствовал себя таким сильным, потому что мы все вместе тогда были, вся Болгария — как один человек. Из той сборной я себя представлял Красимиром Балаковым, потому что играл на той же позиции. Мне даже снилось, что я — это он (смеется). Это было действительно… Не передать словами. Города не спали. Люди говорили только о футболе. Вся Болгария была футбол.
— И предсказание Ванги, что в финале встретятся две команды на букву Б, звучало воодушевляюще…
— Я тогда о нем не слышал, но вообще в предсказания не верю. Если ты человек верующий и христианин, то гадалок и предсказательниц слушать нельзя. И верить им тоже. Так что не верю.
— Ваш брат Северин — фанат ЦСКА. Как уживались в одной семье фанат ЦСКА и надежда спортшколы «Славии»?
— Вы что, из КГБ?! Все про меня знаете (смеется). На самом деле у меня вся семья их фанаты и всегда ими были — и мама, и папа, и брат. Но все было нормально, потому что они одновременно поддерживают мою команду. Так что сейчас Георгиевы — фанаты «Оренбурга».
— «Славия» в 1996-м отметилась золотым дублем…
— …И они были моими героями. Мы, молодежь, подавали мячи во время матчей, и каждый считал, сколько раз это удалось сделать за игру. Я засматривался на их тренировки, это было для меня что-то непостижимое. Представить тогда не мог, что много лет спустя половина из той команды станет моими друзьями и мы будем часто вместе собираться, смотреть футбол… Тогда «Славия» была номером один в Болгарии. Они играли товарищеские матчи с «побратимом» — мадридским «Реалом».
ЦСКА (София): как возрождается балканский гранд
— В основном составе вы дебютировали совсем юным.
— Мне было 18. И это была огромная ответственность, потому что, в принципе, «Славия» была устроена как «Интер»: воспитывала много игроков на экспорт в другие клубы, но очень редко подводила кого-то к «основе». Я был единственным из молодежного состава команды, кто попал во взрослую. Президент, тренеры, болельщики — все говорили, что я должен стать тем самым особенным воспитанником, который с детства в «Славии». Слава богу, все так и получилось.
— В этот период вы получили прозвище Иисус?
— Да, это было, когда играл в «Славии». Начала пресса, потом подхватили партнеры, но тренеры меня так никогда не называли. В какой-то момент журналисты узнали, что я вправду держу все четыре поста и по средам и пятницам не ем мясное. Тогда они стали везде писать этот никнейм.
Бутсы Жигича не прятали
— И Иисус уезжает вдруг в «Алавес». Не самый дружелюбный и мирный баскский клуб, кстати, если учесть, что бабазоррос считают не противниками, а своими персональными врагами все мадридские команды.
— Мне рекомендовал ехать в Испанию Стоичков. Он — легенда, и я даже не думал сомневаться. Про общие принципы «Алавеса» — это правда, так и есть, но в самом коллективе накала никогда не чувствовалось, может быть, потому, что на тот момент в составе было всего два баска. Попалась очень сплоченная интернациональная команда. За бабазоррос (фанатами «Алавеса») я и сейчас слежу по новостям: видел, что они Роналду показывали задницы на матче (смеется) и что на фанатов «Барсы» напали. Вообще… Футбол — это совсем другое. Это наслаждение и любовь, а не ненависть. Бывало, что мне приходилось разговаривать с фанатами об этом. В Болгарии тоже народ горячий, и стоит игроку сборной совершить ошибку, как болельщики начинают его ругать, унижать. Мне как-то всегда удавалось найти общий язык с фанатами, и я становился на сторону футболиста — защищал его, объяснял, старался убрать негатив. Иногда это получалось.
— Испания, «Алавес». Имея несколько предложений из примеры на руках, вы уходите в «Црвену Звезду»…
— У них был правильный президент (смеется). Драган Стойкович. Легенда. Отличный тренер, прекрасный состав, большие амбиции. Я нисколько не сожалею, что тогда ушел из Испании к ним. У нас был фантастический футбол и фантастический сезон.
— В «Црвене» тогда коллектив собрался разнообразный. Жигич, который такой же «малыш», как и Коллер, один чего стоит…
— Да, он удивительный человек. Два метра два сантиметра, а по характеру настоящий ребенок. Очень наивный, добрый, трогательный. Мы были веселыми и любили подшутить друг над другом: турнирное положение плюс 12 отрыв от конкурентов, поэтому атмосфера была радостная. Но, честно, над Жигичем никаких шуток, вроде спрятать его большие бутсы, даже на ум не приходило — настолько он доверчивый был.
— После «Црвены» — «Дуйсбург». Смена турнира, смена статусности клуба, смена болельщиков, ведь Дуйсбург в Германии очень турецкий город…
— Мы жили в Дюссельдорфе, не в самом Дуйсбурге. Переходил я снова по совету — это был мой друг, теперь уже их главный тренер Илья Груев. В то время он там играл. Илья много рассказывал о турнире, и потом я понял, что его слова — не преувеличение. Если честно, то в выборе, Испания или Германия, всем рекомендую Германию. Это абсолютно футбольная страна, где все условия созданы для игры, тренировок. Очень строгая дисциплина во всем, и ты до деталей знаешь расписание на каждый день, на месяц и даже на сезон. Мне это нравилось.
— Из трех своих европейских команд игры какой до сих пор смотрите, не пропуская?
— Всех трех смотрю.
— Не может быть. Смотрите каждый матч «Дуйсбурга»?
— Да. И «Црвены» тоже, и «Алавеса». А как может быть по-другому? Там же мои друзья остались, мне интересно, как у них дела.
— Как-то в интервью вы сказали, что для вас существуют три стадиона — «Альянц-Арена», «Арена Шальке» и «Бернабеу»…
— Это было старое интервью. Три этих, конечно, топ. Тут никто не поспорит. Но я был потрясен краснодарским новым стадионом. Очень достойная арена, как и рубиновская. Посмотрим, какой будет арена в Питере.
Мой шеф — это тренер
— Если говорить о связках «владелец клуба — игрок», сразу на ум приходят три: Гинер — Вагнер, Керимов — Это’О и Кадыров — Георгиев.
— Рад, что это так. Кадыров уникален и как человек, и как глава. Искренне считаю, что чем больше таких людей, тем лучше будет всем вокруг. Про нашу дружбу так много говорят, что может показаться, что он, кроме меня, ни на кого внимания не обращал, но это не так: Кадыров был внимателен к деталям абсолютно у всех игроков «Терека». И да, могу точно сказать, что он для меня настоящий друг: было без разницы, в какой момент и в какое время ты нуждаешься в его помощи, он, несмотря на статус, всегда был на связи и всегда помогал.
— В какое время суток был вами совершен самый экстремальный звонок другу?
— Не скажу, но было… (Улыбается.) Он умел поддержать и по-человечески, и по-футбольному. Ни разу не случалось, чтобы после поражения зашел в раздевалку, ругал или высказывал негатив. Наоборот, старался успокоить, говоря, что в футболе поражения случаются.
— А надо было успокаивать? Когда такое количество матчей сыграно, к поражениям не привыкаешь? Расстраиваетесь?
— Всегда. И расстраиваюсь, и психую. Не люблю проигрывать. Сейчас мне 36 лет, я чувствую, что молодежь смотрит, и всеми силами стараюсь сдерживать себя, включаю голову и силу воли. Но во времена «Терека» от меня много мебели в раздевалках пострадало (улыбается).
— Вы — игрок, ориентированный на личность тренера?
— Да, всегда. Когда уходил из «Терека» в «Амкар», очень хотел опять поиграть под руководством Черчесова. И это быстро случилось. Вообще, на мой взгляд, важно в футболе понимать: тренер — самый главный человек в команде, и когда ты выбираешь, куда переходить, то в первую очередь надо смотреть, кто там тренер. Если перешел — значит, принял его главенство и обязан слушать, выполнять все требования. Тренер — это все. Перешел в его команду — все свои недовольства и замечания надо отставлять в сторону.
— Воодушевление, с которым вы переходили в «Рубин», было настолько же серьезным, насколько обида, когда его покидали?
— Не будем в этом разговоре возвращаться к прошлому, потому что придется вспоминать что-то плохое, а мне этого не хочется. В «Рубине» я провел отличное футбольное время с прекрасной командой и персоналом. Мое разочарование касается нескольких конкретных людей в руководстве клуба, но даже они мое доброе отношение к «Рубину» не испортили — я желаю команде хорошей игры и высоких строчек. При таких условиях надо, конечно, быть вверху таблицы.
— Поговаривали, что конфликт был следствием вашей прямолинейности…
— Если мне что-то не нравится или у меня есть вопросы, я не буду за спиной говорить — скажу все в лицо. Кому-то такое не нравится? Не мои проблемы. Я такой всегда был и таким останусь. Никогда у меня не возникало проблем с тренерами, потому что их распоряжения для меня превыше всего. Мой шеф — это тренер: он сказал — я обязательно исполню. Это моя работа, за это я получаю зарплату, и это называется общая задача. Но когда мне рассказывают, что да как, люди другие, которые не знают футбол и не понимают в нем, я не промолчу — отвечу как надо. Поэтому иногда возникают неприятные моменты (улыбается).
Татуировки — это грязь
— Какие планы на Россию? У нас закончите карьеру?
— Я не закончу карьеру… (Смеется.)
— Как так? Будете оренбургским Мальдини?
— Не знаю, но у меня полно сил. Все, слава богу, хорошо, и пока это возможно, я буду делать все, чтобы играть в футбол. Про то, чтобы заканчивать, даже думать не хочу. Разговаривал с ребятами, которые бутсы повесили: все говорят, что после футбола жить простой жизнью очень сложно. Все советуют — играй, не расслабляйся, не думай ни о чем другом, пока есть силы. Так и поступаю. Не хочу даже представлять, что будет после.
— Может, станете ресторатором?
— Ресторан у меня уже был: необязательно заканчивать с футболом, чтобы понять — быть ресторатором у меня не получается, это не мое. Не повезло. Не получилось. Ресторана точно не будет (смеется).
— Тату-салон?
— Нет-нет-нет. В татуировках вообще никакой логики нет. Если бы сейчас я мог вернуться в свое пятнадцатилетие, то я ни за что не сделал бы себе тату. Это грешное дело, и теперь я это понимаю. Тело дано человеку Богом чистым, а рисунки на нем — это грязь.
— Сводить будете?
— Я уже давно поинтересовался, возможно ли это. Нет, не получится ничего. Шрамы останутся, а рисунков на мне так много, что свести их полностью не выйдет уже.
— То, что вы держите посты, знают все. Но вы еще, оказывается, и в монастырь периодически уходите?
— Да, сейчас в отпуске опять уходил. В Коколянский ухожу. В Рыльский. Это не просто очищение, но и общение с прекрасными друзьями — батюшками, патриархом, владыкой. Исповедуюсь. Причащаюсь. Живу в монастыре, как все остальные.
— Сами монахи говорят: «Ночь в монастыре поспишь — отпускаются грехи».
— Нет, конечно. Если бы так все просто было — там бы мест не хватало и очередь у ворот стояла бы, чтобы спать на койке. Вообще у монахов, конечно, другие правила, чем у простых посетителей, — они в пост спят на дереве, без матрасов. У меня немного по-другому, все условия. Но, честно, если во время поста надо будет спать на каменном полу — буду это делать.
— Те две церкви, которые были вами построены в Софии, каким святым посвящены?
— Та, которая в Суходоле, — Николаю Чудотворцу. И еще одна, недалеко от нашего квартала, — Святому Георгию. Это самые почитаемые святые, рад, что церкви носят их имена.
— В Демре, на родине Николая Чудотворца, здесь, в Турции были? Это буквально в двух часах езды от Белека.
— Не был, к сожалению. Постоянно планирую, но никак не удается попасть. Мне и мой батюшка говорил, что здесь рядом есть это место. Обязательно поеду однажды. У меня со святым Николаем связана особенная история. Уже несколько лет ношу постоянно ладанку с его мощами. Они ко мне в Москве попали. Это было в 2012 году. Я как раз для своих болгарских церквей искал лампадки и по совету поехал в один большой церковный магазин, где можно найти все для соборов. Выбрал и уже собирался уходить. Но тут меня остановил какой-то монах, который тоже там был как посетитель. По виду индиец. Подошли его помощники, и он сказал, что хочет мне кое-что дать. Мы с ним вышли, и тут я увидел, что у него много охраны и с ними еще священники. Внушительная делегация. Он что-то сказал помощникам, они вытащили из авто чемоданчик, он открыл его, взял немного и насыпал в ладанку. Отдал ее мне. Я удивился, спросил: «Почему мне? Мы ведь даже не разговаривали». А он ответил, что это мощи Николая Чудотворца и он увидел, что надо отдать мне ладанку, почувствовал. Сказал, чтобы я ее всегда носил, и тогда все будет хорошо. Это было, наверное, чудо.
— А другие чудеса в жизни случались?
— Да (пауза). Я, кажется, никому не рассказывал об этом. Я был совсем маленьким. Мой брат упал неудачно, ударился затылком. Он был в коме пять дней, и врачи сказали, что нам надо готовиться. Я тогда первый раз в жизни видел, как молится человек — это была мама. Долго. Вокруг все говорили шепотом, что уже все. Но через день брат вышел из комы и начал быстро восстанавливаться. Наверное, это и был тот момент, про который меня часто спрашивают, может быть, тогда я и повернулся к вере.
Что же было в Колизее?
— Какой из святых вам близок по духу?
— Святой Виссарион. Он не так сильно известен, но это был великой воли человек. Святому Виссариону было прозрение: сорок дней и ночей сидеть на камне, не пить и не есть, только молиться. И он это сделал. Простому человеку такое не под силу. Даже день не под силу.
— А с кем из героев болгарской истории вы хотели бы встретиться?
— С Василом Левски хотел бы. Удивительный был человек — революционер и одновременно очень верующий. Он помогал беднякам, всем нуждающимся, защищал слабых. Васил Левски для Болгарии… Я даже не знаю, с кем его сравнить из российских героев, чтобы было понятно, как много он значит для моего народа. Очень бы хотел встретиться с Христо Ботевым. «Если проиграю — умру только я, если выиграю — выиграет весь народ», — это его слова. Я бы спросил их, как они не боялись это делать? Жертвовали собой ради людей без тени страха. Сейчас мы уже не такие. Совсем не такие. Мы эгоисты все.
— Есть какая-то любимая церковь или церквушка, где вы чувствуете себя по-особенному?
— Болгарский храм в Москве. И дело не только в том, что меня там многие знают. Там у меня ощущения действительно сильные. Как будто заряжаюсь верой. Маленький храм, с виду скромный, но там я чувствую Бога.
— А в питерских церквях были?
— Да, конечно. Красивые, незабываемые, с такими историями… Впервые в Питере попал в церковь в апреле 2010 года. Было пасхальное настроение, мы как раз должны были играть с «Зенитом». Вместе с Анатолием Байдачным пошли в Казанский собор, на службу. Большой красивый храм. С тех пор, когда бываю в Питере, стараюсь обязательно попасть в храмы. Спас на Крови, Исаакиевский собор, небольшие церкви… Я не могу все словами сказать.
— В Средневековье кем бы вы были — добрым мирным крестьянином в окружении семьи или крестоносцем в битве за веру?
— Крестоносцем. Если была бы возможность, я бы умер за веру. Как за свою семью, за своих детей — так же и за христианскую веру.
— Как считаете, что из футбольной части вашей жизни предопределено Богом, а что ваше собственное, рукотворное?
— Вроде может показаться, что многое делаешь сам. Но на самом деле это Бог дает самое главное — свободную волю. При этом он показывает правильный путь. И я по нему иду.
— Болгарские СМИ уже совершенно запутались, и, кажется, я составлю им компанию, потому что непонятно, кто же вы — футболист-плейбой или истовый христианин. Вы же понимаете, что это несовместимые вещи?
— Я… очень грешный человек. Многие шутят: «Не согрешишь — не покаешься». Я так себя и успокаивал раньше, не скрою. После покаяния и причащения очищаешься. Но если, выходя за пределы храма, снова повторяешь ошибку — то становишься грешным вдвойне. Я этого не хочу — ошибки повторять и грехи совершать. Очень стараюсь.
— Предлагаю доказать это и в заключение ответить искренне на простые вопросы: Что тогда было в Колизее, зачем и, наконец, кто это был?
— (Хохочет.) Это был я. Вокруг стояло человек пятьдесят, не меньше. И все что-то шкрябали на стенах. Ну я вытащил монетку и тоже написал на стене имя жены. И тут началось. Прибежала полиция, оказалось, что это запрещено, и попался за порчей Колизея в процессе я один. Я совершенно растерялся, а полицейские смеялись над моей реакцией, пока заполняли рапорт. Буквально сразу эта история появилась во всех газетах… Были версии, что это не я, что я был в это время в другом месте. Не скажу, кто их выдвигал (смеется). Это как раз было время «не согрешишь — не покаешься».
— Спасибо. И — с Богом в новом вашем «Оренбурге»!
Белек
Использованы фото: AP, EPA/Vostock-photo, IMAGO/Vostock-photo, РИА «Новости»